Фрэнк Харди - Власть без славы. Книга 2

Однажды, выступая на бурном митинге социалистов, он сказал: — Надеюсь, что мы сумеем добиться свободы для рабочего класса путем просвещения масс, но не надо забывать о том, что история знает много случаев, когда ради освобождения народа необходимо было проливать кровь.

Фрэнк Эштон восхищался Лениным и большевиками и всем говорил, что Австралии нужны такие же вожди. Он сказал об этом даже Марте, но она ответила:

— Если ты не прекратишь эту болтовню, тебя выгонят из парламента. Что тогда будет со мной и детьми?

Он назначил свидание Гарриет. Они встретились за завтраком, и он сказал ей, что едет в Европу, чтобы увидеть все своими глазами. — Вернусь оттуда и расскажу обо всем рабочим Австралии.

Трудность заключалась в том, что у него не было денег, но он занял небольшую сумму и купил самый дешевый билет на пароход, идущий в Америку; оттуда он уж как-нибудь доберется до Европы. Но тут его постиг удар: федеральное правительство отказывало ему в визе на выезд. Он разозлился и пошел прямо к премьер-министру Хьюзу.

Хьюз — маленький, морщинистый, необычайно подвижный — усмехнулся и сказал: — Я сам еду в Англию, Фрэнк. Неужели вы думаете, что я настолько глуп, чтобы позволить вам таскаться за мной по пятам и рычать на меня, когда я буду стараться произвести там впечатление? Никуда вы не поедете.

Но Фрэнку Эштону не так-то легко было помешать. Он однажды уже ухитрился объехать весь мир и непременно сделает это опять. Он устроился помощником эконома на торговом судне, которое отправлялось в Америку. — Ты просто хочешь сбежать от меня и детей! Ты уже не вернешься! — всхлипывала Марта.

Фрэнк Эштон пошел к Гарриет. Он сказал об этом Марте и в знак своих честных намерений взял с собой обоих сыновей. Гарриет попрощалась с ним спокойно, но он чувствовал, что она опечалена.

Когда судно вышло в море, Фрэнк Эштон почувствовал огромное облегчение. Всю первую ночь он простоял, перегнувшись через борт, глядя на лунные блики, скользившие по спокойной поверхности воды. Ему всегда казалось, что корабль — это обособленный мирок, движущийся по водам, которые ограждают его от мирской суеты. Сейчас и Австралия, и все его невзгоды отодвинулись куда-то далеко. В море хорошо думать. Жизнь проста. Впереди — свобода!

В кармане у него было шестнадцать фунтов.

B Лондоне Фрэнк Эштон познакомился с Максимом Литвиновым. Ему показалось, что Литвинов с некоторым подозрением отнесся к члену лейбористского правительства, которое «предало рабочих милитаристам». Когда Эштон с восторгом заговорил о русской революции, Литвинов сказал: — Величайшая задача каждой революции — изменение социального строя. Нам еще предстоит выполнить эту задачу. Она требует упорной борьбы и жертв.

Затем Фрэнк Эштон поспешил в Девон навестить мать и сводного брата. Мать заплакала от радости и все повторяла: — Мой мальчик вернулся домой! — Она стала совсем старенькой и сморщенной и вся сияла от гордости за своего старшего сына.

Она вышла замуж в третий раз, и брак оказался довольно счастливым, хотя и она и ее муж были уже очень немолоды. Отчим понравился Фрэнку Эштону. Они часто вместе гуляли по старинным девонским дорогам, а иногда заходили в какой-нибудь старинный трактир и выпивали одну-две пинты пива.

Как-то вечером Эштон с увлечением стал рассказывать своим родственникам о русской революции. Они встретили его слова враждебным молчанием. Это были консервативные провинциальные обыватели, черпавшие свои политические убеждения из лондонской «Таймс». Эштон решил больше не портить настроения ни себе, ни им и не заговаривать о политике. Он даже пошел вместе с матерью в деревенскую церковь, понимая, что ей не терпится похвастаться перед прихожанами своим сыном, сделавшим такую блестящую карьеру.

Вскоре он получил телеграмму от исполняющего обязанности премьер-министра Австралии с предложением присоединиться к группе австралийских журналистов, едущей во Францию с официальной миссией. Таким образом его финансовое положение несколько улучшилось, что было весьма кстати, ибо львиную долю его парламентского жалованья Марта забирала в Мельбурне.

В сентябре 1918 года Фрэнк Эштон уехал во Францию. Он настоял, чтобы его пустили на фронт. Наблюдая сражение у Ленса с безопасного места на горе Вими — дальше его не пустили, — он почувствовал отвращение к этой чудовищной и бессмысленной бойне.

Проштудировав французско-английский словарь, он научился кое-как объясняться по-французски.

Все члены миссии уже вернулись в Австралию, но он задержался в Европе. Многие называли его «длинногривым большевиком», однако люди, сочувствующие русской революции, относились к нему подозрительно из-за его связей с представителями австралийской реакционной прессы.

Везде, где только было можно, Фрэнк Эштон говорил и слушал. Он собирал газетные вырезки и записывал факты, касающиеся Финляндии и новой России, а также предательства большинства лидеров рабочего движения в Европе.

Он не знал ни минуты отдыха, дни проводил словно в чаду, а ночи просиживал в своем номере, записывая все увиденное и услышанное.

Война кончилась, но он с прежним жаром продолжал собирать нужные ему факты. Потом, в феврале 1919 года, в английской прессе появились сообщения о том, что австралийская лейбористская партия назначила Фрэнка Эштона делегатом на конференцию социалистических партий в Берне.

Вместо этого он поехал в Россию.

Ему не удалось добраться ни до Москвы, ни до Петрограда; на юге России он с гневом и возмущением следил за действиями интервентов. Германия, Англия, Австрия, Франция и другие страны, четыре года старавшиеся перегрызть друг другу глотку, теперь объединились против Советской России. Он видел следы террора, предательства и лицемерия, но он видел также, что новорожденная Красная Армия, несомненно, одержит победу. Он собирал документы, портреты Ленина, фотоснимки, запечатлевшие японские и американские войска, сосредоточенные во Владивостоке, а также боевые действия Красной Армии, карты сражений. Потом он поехал в Финляндию, чтобы воочию убедиться в том, что рассказывал ему в Америке финский социалист о маннергеймовском режиме. Он видел, что Маннергейм превращает Финляндию в плацдарм для армий всего мира, выступивших в поход против Страны Советов.

Он с сожалением покинул Россию, вернулся в Париж, оттуда в Лондон — пора было возвращаться в Австралию.

В Лондоне он встретился с Томом Манном.

Манн приехал в Лондон из Кента, где у него была птицеводческая ферма. Манн заметно постарел. Ему еще не было семидесяти, но на Фрэнка Эштона он произвел впечатление человека, исчерпавшего свои силы, не способного ни на какую борьбу. Одежда висела на нем мешком, от прежней уверенной, горделивой осанки не осталось и следа, щеки побледнели и впали, а волосы и усы совсем побелели. Сидя с ним за обедом, Эштон, с воодушевлением размахивая руками и громко крича, заявил о своем сочувствии большевизму. Он рассказал Манну о борьбе против всеобщей воинской повинности в Австралии. Потом они стали вспоминать минувшие дни, когда они вместе выступали на стольких митингах.