Людвик Ашкенази - Детские этюды

Мы пошли в магазин и купили там большой лист серебряной бумаги.

Мы несли его домой торжественно и всю дорогу молчали от волнения. Лист был серебрянее серебра и больше, чем мир.

А на следующий день я проснулся и сразу всё вспомнил. И я очень радовался, что тоже собираю коллекцию, и думал о том, как мы сядем в кухне и вместе будем рассматривать коллекцию. Но в кухне не было ничего особенного, только слабый летучий запах корицы. Коробочка из-под сигарет лежала нетронутая, а рядом с ней — большой лист серебряной бумаги.

— В чём дело? — спросил я. — Ты не будешь сегодня рассматривать серебро?

— Может, и взгляну, — сказал небрежно сын. — Но я больше не коллекционер, раз на свете столько серебра!

Семейные альбомы попадаются под руку совсем неожиданно.

Кто-нибудь откопает его, и потом все удивляются, откуда взялась эта чуть-чуть смешная книга в плюшевом переплете. Стряхнут с неё пыль, и семейный альбом переживёт дни новой славы. А конец этой славы — снова забвение; тот, кому суждено вновь найти альбом, быть может, ещё и не родился.

Лучше всего, если альбом найдут зимой. Зима — время года, благоприятствующее семье больше, чем весна или осень. Альбом спаивает семью, собирая её членов за одним столом. Особенно если есть человек, никогда не видавший альбома. Шелестит папиросная бумага, волнуется неторопливо река времени, и из глубин её выплывают забытые лица.

Наша семья…

Лучше всех объясняет мама — кто этот, а кто — тот. И когда была Первая мировая война, и почему тогда носили длинные юбки. И правда ли, что этот капрал-егерь воевал в Боснии и Герцеговине, и почему его жена пешком отправилась в Вену.

А вот эта большеглазая тётя на выцветшей фотографии ни с того ни с сего сбежала из дома, и было это так давно, что никто уже и не помнит. От неё не пришло ни одного письма, и все говорили, что она гордая. Она так и не смирилась, но что же с ней сталось?

Кто знает…

На карточке у неё тёмные гневные глаза, белая блузка с кружевным воротничком, застёгнутым под горлом.

А это — дедушка Стрнад, который развозил молоко; рядом с ним — его лошадь. Дедушка Стрнад гордо стоит, прислонясь к лошадке. А как её звали? Скорее всего звали конягу Карел, а может быть, Яроуш. Разве упомнишь?

Так что уж вы простите нам нашу неточность.

А это дядя Коутецкий, учитель математики. Жил он тихо, женился, и были у него два сына. Одного казнили в Дрездене, второй умер в концлагере.

Что такое концлагерь? Это мы тебе расскажем в другой раз. Смотри, как смеётся дядя Коутецкий — ведь тогда он ещё ни сном ни духом ничего этого не знал. Весёлый человек — он и сейчас любит побренчать на мандолине.

Столько людей, столько лиц… Наша семья!

Но есть ещё одна незаметная фотография: молодой человек в распахнутой рубашке прислонился к дереву. Всякий раз мы немножко посмеиваемся над ним, потому что на голове у него соломенная шляпа, а нам такие шляпы не нравятся. Лица же его почти не видно — такой это маленький, тёмный снимок. Дерево за его спиной согнулось почти до земли, как будто над лесом пронеслась буря. Ещё видны кусочек неба и облако.

И опять мы спросили маму:

— А это кто?

— Один человек, — ответила она.

— Что значит «один человек»? — говорим мы. — Так нельзя отвечать; как его звали — Йозеф или Ян? И где этот лес? И при чём тут вообще этот человек в белой рубашке и в соломенной шляпе, если он не из нашей семьи?

Тут мы оглянулись, а мамы уже след простыл. Долго пришлось нам звать её:

— Мамочка, куда ты ушла? Мама, где ты?

Но она в тот вечер не вернулась к столу, а так и просидела в кухне.

На нашей площади церковь, а в церкви ангелок.

Ангелок хранит равнодушный, даже чуть-чуть высокомерный вид, одно крылышко у него сломано, в руках он держит кропильницу, и если в неё положить монету, то он в знак благодарности кивает головкой.

А на его подставке написано:

«Воздай вам Господь!»

Человечек, ярый исследователь и знаток площади Короля Иржи, открыл как-то ангелочка и добросовестно старался разгадать его тайну.

Потому что: во-первых, откуда он мог прилететь, раз у него сломано крыло, а во-вторых, почему он кивает головой, раз он деревянный.

И вообще что за чудо, раз ангелов не бывает…

— Папа, — каждый день говорил Человечек, этот ярый исследователь, — дай мне, пожалуйста, десять геллеров, я пойду к ангелу.

Долгое время я давал ему деньги, но потом решил вмешаться.

— Ты перестарался, сын, — сказал я. — В наши дни положение святой церкви отличное. Духовные отцы получают жалованье, да ещё во время мессы пьют вино.

— Я ничего этого не знаю, папа, — сказал он, — но ведь ангелочек-то кивает головкой!

Мы ни до чего не договорились, и Человечек удалился непонятый, но полный решимости сохранить отношения с небожителем. Через несколько дней до нас дошли ошеломляющие вести. Будто бы Человечек останавливает на улице незнакомых людей и умильным голосом просит: «Не можете ли вы дать мне десять геллеров? У нас тут, знаете, есть ангел, и он выкрашен красной краской… Большое вам спасибо…»

И прохожие, растроганные столь необычным явлением в эпоху всеобщего падения христианских добродетелей, раскрывали кошельки, а ненасытный ангелок механически выражал признательность.

— Иди-ка сюда, божий попрошайка, — сказал я. — Ты что это вздумал, сын мой? Позоришь весь наш дом!

— Ну да, папа, — ответил он, — но ангелочек кивает…

Мы всё ему растолковали; казалось, всё ясно. С какой стати нам поддерживать ангелочков, когда мы неверующие, и это документально заверено. И вообще, как это ему пришло в голову просить милостыню? Этого так оставить нельзя, тут, приятель, придётся как следует продумать и навести самокритику.

— А теперь я тебе объясню, что такое самокритика, — сказал я. — Человек — а тем более Человечек — может делать ошибки. Но ошибки надо осознать, надо их обдумать и сознаться в них. И тогда…

— Что тогда? — спросил он с нетерпением.

— Тогда можно многое исправить, если только быть искренним.

— Я искренний, папа, честное слово, — сказал он радостно.— Это уже и есть самокритика?

— Да, — сказал я, — если ты искренен…

Я был доволен, что он понял, ведь это не каждому удаётся.

Через несколько дней, возвращаясь домой, я застал Человечка за интимной беседой с неизвестным прохожим. Сначала прохожий удивился, потом вытащил монету в десять геллеров, Человечек небрежно поблагодарил его и побежал к церкви.

И тут мы встретились.