Энни Прул - Горбатая гора

Чуть позже Рас лежал в постели, а миссис Тинсли смачивала водой его ужасное, изуродованное лицо и руки. Но и через два дня лихорадка не прошла. Только Рас больше не кашлял, а тихо стонал.

— Господи, хоть бы ему стало лучше, — сказала миссис Тинсли, — думаю, ему может стать лучше, если его искупать и всего натереть алкоголем. Это снимет жар. Ох уж эта жара, все простыни мокрые. Ненавижу летние простуды. Думаю, от такой процедуры ему станет легче. Он все еще одет в грязную одежду, он насквозь провонял грязью, потом и болезнью. Он просто сгорает. Может, разденешь его и искупаешь? — деликатно спросила она у мужа. — Будет лучше, если этим займется мужчина.

Хорм Тинсли кивнул. Он знал, что Рас болен, но не думал, что ванная может что-то изменить. Однако понял, что жена имеет в виду, что Рас так воняет, что она просто не может больше находиться рядом с ним.

Миссис Тинсли налила в корыто теплой воды, дала белую мочалку, мыло и новое, еще ни разу не использованное полотенце.

Хорм пробыл в комнате больного довольно долго. А когда вышел, пнул корыто, бросил полотенце в раковину, сел за стол, уронил голову на руки и начал всхлипывать.

— Что такое? В чем дело? — спросила жена. — Ему хуже?

— Господи, неудивительно, что он рассмеялся мне в лицо! — простонал несчастный. — Они уже сделали это. Они сделали с ним это, пользуясь грязным ножом. Он вернулся с гангреной. Она расползлась по всему паху и ногам до самых ступней. — Он наклонился вперед, почти касаясь лицом ее лица и глядя прямо в глаза. — Ты! Почему ты не осмотрела его, когда укладывала в эту чертову кровать?

Утренний свет разливался по краям большого мира, проникая через окна в дома, освещая стены и полы, стелил свое желтое одеяло на провонявшую кровать, кухонный стол и чашки холодного кофе. На небе не было ни облачка. Тысячи желточерных кузнечиков прыгали у западной стены дома.

Это случилось шестьдесят — или даже больше — лет назад. Те тяжелые дни давно закончились. Дэнмайры уехали из страны, за годы засухи их ранчо развалилось. Тинсли похоронены где-то там. Рогатый скот остался там, где рождаются звезды и луна. А мы шагнули в новое тысячелетие, где столь ужасные вещи уже не случаются.

Если вы верите в это, вы способны поверить во что угодно.

Край был похож; на пустые земли — море полыни и клевера, странное небо, маленькие стайки птичек и нечеткий, слабый след, ведущий к красной стене горизонта. На могилах не было подписей, покосившиеся деревянные домики и загоны для скота сожжены старыми походными кострами. Ничего, кроме погоды и расстояний — расстояний от единственной фермы, — и на север, до самой границы.

В этом странном районе держала ферму семья Тоухей: старый Рэд, девяноста шести лет, его сын Аладдин, жена Аладдина Ванета, их сын Тайлер — единственная надежда Аладдина — и дочери: Шан и бич семьи Отталина.

Старый Рэд родился в Ласке в 1902 году. Он — мальчик с узловатыми пальцами и рыжими волосами, разделенными пробором посередине, — вырос в сиротском приюте, откуда ушел, когда ему исполнилось четырнадцать. Ушел работать. После окончания Первой мировой войны он двинулся на запад, где гонял скот, работал на железной дороге, занимаясь перевозками, расклеивал листовки — сам устраивая свою жизнь. В 1930-м он находился в Нью-Йорке — перебрасывал то, что осталось от «Уолдорф Астории», на баржу, идущую в Атлантический океан [13] В 1929 году «Асторию» снесли, чтобы освободить место для Эмпайр-Стейт-Билдинг. .

Однажды утром, мучаясь от невыносимой ностальгии, Рэд снова подался на запад. По пути он обзавелся женой и, довольно скоро, парочкой чумазых ребятишек. Во время Депрессии он выкармливал коров в Оклахоме и продавал их в рестораны. Когда этих заработков стало недостаточно, семья переехала в Вайоминг и поселилась в сотне-другой миль от того места, где он когда-то начинал самостоятельную жизнь.

Они арендовали ранчо в Рэд-Уолл — бревенчатый дом и несколько загонов для скота, издалека похожих на сломанные палки, воткнутые в землю. Ранчо стояло посреди прерии. Ветер изолировал их от мира. Идти против такого ветра было невозможно.

Жене Рэда пришла как-то в голову идея завести парочку овец. А пять лет спустя они занимались уже почти только овцами. Во время Второй мировой цены на шерсть подскочили, так что семейство смогло выкупить ранчо.

В августе 1946 года из Сиерс-Роебак им прислали первую в их жизни лампочку, и в этот же день жена Рэда родила их последнего ребенка. Его назвали Аладдином.

Мирные времена свели на нет рынок овечьей шерсти, и им пришлось переходить на рогатый скот. Жена, чувствуя отвращение к этой коровьей перемене, начала жаловаться на тошноту, уже когда они отгружали первых захудалых телят. Она проболела, не выздоравливая, три или четыре года, пока не умолкла навеки.

Рэд с трудом справлялся со всеми делами, так что из шестерых детей на ранчо остался только Аладдин, выросший упрямым и жестоким, желающим получать все на блюдечке, будь то кусок бифштекса или просто кости.

Аладдин вернулся из Вьетнама, где летал на самолете С-123, распылявшем дефолиант.

Однажды майским утром в Колорадо, в родном штате невесты, Аладдин женился на Ванете Гипсаг. Длинные волосы Ванеты были уложены в старомодный французский узел. На свадьбе были только ее родители и одиннадцать братьев, которые бросали перед молодыми пшеницу, поскольку риса не было. Во время церемонии отец Ванеты курил сигарету за сигаретой. В тот вечер на ранчо Тоухей, когда Аладдин кувыркнулся с крыльца, геройствуя перед молодой женой, из его штанов выпали застрявшие зерна. Зерна упали на землю и через какое-то время проросли. Пшеница разрасталась каждый год, пока не заняла четверть акра, и Валета пылко ухаживала за ней. Она говорила, что это ее свадебная пшеница, и, если кто-то посмеет ее тронуть, наступит конец света.

Когда ему исполнилось двадцать шесть, Аладдин разругался с отцом. Однажды утром, когда Аладдин пытался выкопать колодец, стоя по пояс в грязи, к нему подъехал старый Рэд на одноглазой кобыле. Сын бросал влажную грязь лопатой.

— Ты не собираешься перекопать все? — спросил старик. — Не слишком быстро получается, да? И не слишком умно. Лопатой особенно. Как ты сумел жениться, ума не приложу. Ты, наверное, пистолет на нее направил или загипнотизировал. Не то чтобы она была какой-то особенной, но, наверное, умеет работать со скотиной, да?

Весь в грязи, сын выскочил из ямы и начал забрасывать отца комьями грязи до тех пор, пока тот не кинулся наутек. Но Аладдин преследовал его до самого дома и, продолжая атаковать камнями и поленьями, кинул еще и резак, который всегда носил в заднем кармане, и карандаш, всегда торчавший за ухом.