Иосиф Гольман - Вера, Надежда, Виктория

Ефим Аркадьевич, кстати, теоретически был мертв.

Официальные объявления никто не делал, но неофициально распространяли слухи, что профессора в бессознательном состоянии отвезли в госпиталь МВД. Где он по сей день якобы и находится – в реанимации, в безнадежной коме. Это должно было успокоить Сухова и губернатора, ослабив их желание нанести какие-нибудь новые удары.

Впрочем, они и так, наверное, подуспокоились: Береславский более не существует, исполнитель вряд ли кого сдаст – максимум еще одного посредника. Заявку в тендерный комитет никто внести не пытался. В бизнес-сообществе Надежда Владимировна не раз заявляла, что после всех событий она навсегда выходит из подобных игрищ. Заявляла не по просьбе Перова, а по собственной воле. Говорила она это и при Игумнове, так что информация наверняка достигла суховских ушей: роль молодого режиссера во всей истории Александру Андреевичу уже была известна.

Когда Ефиму сообщили о почти свершившейся капитуляции, он пришел в неистовство: теперь, после принятых на себя пуль, Береславский был намерен в любом случае переть до конца.

На сегодня была назначена встреча с Семеновой – до того врачи и Перов не разрешали ей навещать раненого соратника, – и он собирался высказать даме все, что думает по поводу ее сомнительных решений.

Надежда Владимировна пришла вовремя, хотя потратила некоторое время на преодоление окруживших Береславского защитных барьеров.

Пришла не одна, с Ванечкой.

Тот расплылся в улыбке, увидев живого профессора: они друг другу симпатизировали. Правда, у Береславского промелькнула мыслишка, что симпатия со стороны Ванечки может и уменьшиться, узнай тот, чем они занимались на семеновской даче совсем недавно. С другой стороны, хоть и недавно, однако до появления Борщева.

Так что не в счет.

Четыре взрослых человека – из которых двое были, мягко говоря, не маленькими – заняли все внутрипалатное пространство.

Ефим рассчитывал, что деликатная Наталья выйдет, однако та и не подумала этого сделать. Похоже, ее природная деликатность – после ранения любимого и единственного – как-то сократилась.

Семенова искренне обрадовалась, увидев по живым, поблескивающим глазам профессора, что тот идет на поправку. Внешне-то он пока выглядел неважно: голова – наполовину под белой шапкой бинтов, передвигается своими ногами, но как деревянная кукла.

Кевларовый жилет сработал отменно: не дал мощной девятимиллиметровой пуле, выпущенной с расстояния всего в двести метров – с чердака соседнего здания, – пробить мягкое профессорское тело. Однако могучую кинетическую энергию утяжеленной пули гасило все-таки именно оно. Итог – два сломанных ребра слева, черный синяк с отеком на всю могучую профессорскую грудь и ужасная боль при каждом вдохе-выдохе.

К счастью, боль каждый день становилась терпимее, что не мешало Ефиму Аркадьевичу по-прежнему страдальчески кривиться: ему нравилось дополнительное внимание восхищенной публики.

Впрочем, у него были основания строить из себя героя: кроме пули, метившей в сердце, были еще две. Одна порвала кожу на голове, слева, выше виска. Вторая попала в уже упавшего Береславского, почти полностью оторвав ему ухо.

Короче, смерть действительно – и ужасающе реально – прошла рядом.

Но ведь главное – что прошла.

Поэтому Ефим Аркадьевич не слишком заморачивался, намереваясь продолжить битву титанов – с прямой поддержкой ведомства Перова она представлялась профессору куда перспективнее.

– Ну, как ты тут? – Надежда Владимировна присела на подставленный Ванечкой стул.

– Выздоравливаю, – честно сказал Ефим.

В данном случае он предпочел общаться без демонстрации своих невыносимых страданий, дабы лишний раз не пугать впечатлительную женщину.

Лежать ему предстояло еще не меньше недели. Кроме повреждений, которые стремительно заживали, завтра у него появятся новые: наполовину отсутствующее, изуродованное пулей ухо врачи намеревались чинить сразу. По горячим, так сказать, следам – тем более что отделение микрохирургии, практиковавшее и пластические операции, в больнице имелось.

Береславского чрезвычайно волновало, не пришьют ли ему чего-нибудь от трупа. Он спросил об этом друга-доктора, который тоже дважды навещал раненого героя. Друг-доктор ответил в своем стиле:

– От барана тебе пришьют. Аккуратное, маленькое и мохнатое. Зимой мерзнуть не будет. Ну и чтоб сразу было видно, с кем дело имеешь.

Ну что еще можно было услышать от этого грубияна?

– Надежда Владимировна, – с ходу приступил к делу Береславский. – Я категорически возражаю против выхода из тендера.

– Тебе мало того, что случилось? – ответила Семенова. – Представляю, что Наташа пережила.

– Да уж, – поежилась Наталья. – Не дай бог никому.

Ей и сейчас время от времени снился окровавленный неподвижный Ефим на сером асфальте: она возвращалась домой из магазина и увидела мужа буквально через пять минут после выстрелов, еще «Скорая» не приехала.

– Что было, то прошло, – веско сказал профессор. – Я жив и скоро буду здоров. А здоровому мужчине полмиллиона евро не помешают.

– Ты думаешь, они не найдут за эти деньги еще одного стрелка? – нерадостно улыбнулась Семенова.

– Гораздо дешевле найдут, – подтвердил Ванечка.

Ефим метнул в него укоризненный взгляд – и ты, Брут? Тот смущенно замолчал.

– Вот что, Ефим Аркадьевич, – начала Надежда Владимировна явно заранее заготовленную речь. – Ты и так уже очень мне помог. Фирма осталась жива, от нее отвязались. Она на плаву. Мелких и даже средних заказов не так уж мало. Прибыли хватит и Вичке на машину, и на новый офис – мы через месяц переезжаем, и на ваше дополнительное вознаграждение.

– Полмиллиона евро? – уточнил Береславский.

– Что ты заладил про свои полмиллиона? – не выдержала Наталья. – Все равно никто не поверит, что ты жмот.

– Хорошо, – вынужден был согласиться профессор. – Пусть дело не только в деньгах. Но почему мы должны отступать именно сейчас? Когда есть все предпосылки для настоящей победы?

– Какие предпосылки? – устало спросила Семенова. – И для какой настоящей?

– Перечисляю. – Ефим Аркадьевич приготовился загибать толстые пальцы: – Условия наших поставок несравнимо лучше, чем у «Спецмедтехники», – раз.

Деньги на оборудование практически найдены – два, – он для убедительности потряс факсом, полученным от банкира Вована. Тот действительно согласился финансировать операцию, не забыв оговорить свой нехилый процент. Тем не менее прибыль оставалась более чем приличной. – В меня больше стрелять не будут – это три. – У профессора оставалось в запасе еще два пальца, и по его виду было понятно, что ему есть на что их загнуть.