Эдуард Кочергин - Крещённые крестами. Записки на коленках [без иллюстраций]

Помнится ещё одна подробность: шинельных металлических пуговиц со звёздами на два бушлатика не хватило, и Буба взмолился, чтобы тётенька Дуся пришила их на его бушлат в память о погибшем отце. Я не возражал, про своего отца я знал только, что его до моего рождения увезли военные куда-то далеко-далеко. Да и вообще, к тому времени я был не слишком уверен, что найду кого-либо из родных в Питере. Шангальская портниха на мой бушлат поставила простые пальтовые пуговицы с двух наших старых бушлатиков. Да и лучше так — менее заметно, не буду привлекать внимания. Мне придётся ещё крутиться на воле и в неволе, пока где-то не остановится мой бег.

Через несколько дней наша добрая Евдокия предложила мне устроиться в качестве помоганца по сортировке писем в почтово-багажном вагоне и на нём доехать до узловой станции Коноша, откуда идёт множество поездов на юг и юго-запад. Её знакомая почтальонша, вместо которой я должен был работать, везла из Шангал этим же поездом свою больную матушку в Архангельск на операцию и первое время почти не отходила от неё. Посторонние в почтовом вагоне находиться не имели права. Но начальник согласился пустить меня из-за беды своей работницы, при условии, что я превращусь в невидимку и не высуну свою рожу из вагона ни на одной из станций. Ну что же, мне — Тени — косить под невидимку сам Бог велел.

Дружку моему придётся в Шангалах дожидаться мамкиных дорожных денег, а я не мог не воспользоваться случаем ещё чуток приблизиться к моему Питеру.

Буба на прощание написал адрес своей бабки, жившей в Никольском районе Вологодской области; к сожалению, его записку при шмоне в Вологодской станционной легавке отобрали у меня мухоморы. На просьбу вернуть адрес моего кента они рявкнули — не положено! Что значит — не положено? Кто велел такое придумать? Зачем так обижать человечков, лишать их дружбы в этом холодном мире? Им что, станет теплее с того? Отныне я стал задумываться обо всём таком.

Расстался я с Бубой, Михалычем и наградившей нас своей добротой тётенькой Дусей, как со своими сродниками. Под конец даже всплакнул.

На узловой станции Коноша, поблагодарив заранее своих путевых хозяев за помощь в жизни, сошёл я аккуратно с архангельского поезда с малыми грошами в кармане своего нового бушлата и с трёхдневным запасом съестного в сидоре, собранным сердобольными почтальоншами для меня. Сошёл в мокроту долгого дождя и в толпу людишек, торчащих из всех щелей подкрышных вокзальных сооружений. Проникнуть в забитый людвой станционный зал даже при моих способностях не представлялось возможным и пришлось прятаться от дождя под крытой телегой с поклажей, терпеливо стоявшей у платформы.

Через Коношу шло множество поездов дальнего следования — на Москву, Ленинград, Вологду, на юг, восток, запад. Из них самый дешёвый — почтовый поезд Архангельск-Вологда. Хорошо бы на него попасть и исчезнуть из Архангелогородской области, да оказаться в Вологодской, а там уже не страшно: можно и сдаться — отвезут всё равно в Вологду. Главное — миновать станцию Ерцево. По рассказам, в Ерцево самый строгий контроль, у всех проверяют документы. К Ерцево подходит узкоколейная железная дорога, ведущая в страну энкавэдэшных лагерей, а в Ерцево находится управление этих огромных лагерей, доходящих на западе до озера Воже. Из этих мест часто бывают побеги, оттого такие строгости. А я — никто, у меня нет никаких бумаг, меня спокойно заметут, отмутузят и, не дай Бог, отошлют в Архангельск. Все мои старания полетят. Необходимо притыриться, попасть в вагон с собачьим ящиком, я ещё туда помещаюсь. Надобно приобрести билет хотя бы на два-три пролёта для начала. Правда, в Ерцево могут снять даже с билетом, если у тебя нет ксивы. А у меня откуда она, кто мне её даст…

С такими мыслями я пережидал под телегою дождь. Когда дождь ослабел и толпа понемногу рассосалась, мне удалось уговорить молодую тётеньку взять на меня билет до станции Явенга. На гроши почтальонш и от проданных каким-то шаромыжникам игральных цветух.

Место моё в вагоне оказалось занятым. Билеты продали повторно, и таких двойников набралось на вагон человек восемь-десять. Мне, мальку, велели не рыпаться, а сесть на мешок и сидеть спокойно сколько влезет, что я и сделал.

Перед Ерцево я на всякий случай перебрался в другой вагон и вышел со всеми на станции, а перед отходом поезда опять сел в свой по билету. Мой незлобивый вид среднеарифметического пацанёнка спасал меня. Я не привлекал внимания к своей персоне и проходил там, где всякого бы остановили. Перед Явенгой, притворяясь спящим, мне удалось приплюсовать к своему билету ещё два пролёта. Но в Вожеге лагаш высадил меня, посоветовав пройти назад шестнадцать километров. Фига с два! Спасибо за совет, я уже находился на территории Вологодской области.

На этой елово-сосновой остановке мною было решено застопориться на пару дней. На одноимённой со станцией речушке, протекавшей недалеко от неё, я соорудил из еловых веток хантыйскую ярангу и только начал собирать дровишки для костерка, как услышал хруст ветвей под людскими ногами. И вскоре увидел остановившихся передо мною двух здоровенных бывалых парнюг.

— Ты чего здесь творишь, шкет?

— Чего-чего… Да гнездовье поставил, не видишь, что ли, чтоб поспать малость с дороги-то. А вы запретники какие или ещё кто?

— А медведя не боишься?

— Нужен я ему, да ещё летом. Я его не трогаю, и он меня не обидит. Человек-то может быть хуже медведя.

— А откуда да куда бежишь?

— Бегу издалека в далёко — из Сибири в Питер-Ленинград.

— Ух ты, какой! А как же тебя сюда на север закатило?

— Случаем занесло. Кент сманил в Архангелогородчину к родной мамке в дом, хотел и меня пристроить, но у мамки начальники дом отобрали, и им пришлось канать к бабке своей на жительство в Никольский район, а я дую в Питер, там матку хочу обнаружить, если повезёт.

— А ты паренёк бывалый, потёртый, я смотрю, — сказал старший. — Вишь, какой ладный шалаш соорудил. — Долго ты бежишь?

— Да уже четыре года будет…

— И всё по железке на змеях-крокодилах, а?

— Да, по железке летом, а на зиму в ДП сдаюсь — учиться. А что вы допросами занимаетесь, как фараоны переодетые?

— Ты, паря, поосторожней свою раззяву распахивай на крещённых-то, а то выпорем тебя еловыми ветками. На твоих путях попадались тебе поездушники?

— Попадались в Свердловской области знатные майданники. Ловкие дяденьки, они на две области работали. Я какое-то время у них даже обучался. Но эти дела не по мне. Я лучше, ежели хотите, вам Сталина на грудях выколю или цветухи нарисую.

— Ух ты, какой умелый. А в Ленинград попасть хочешь?