Владимир Орданский - Ключ Давида

– Я напомню порядок. После вступительного слова учителя будет церемония, которой вы так ждали. Я имею в виду тех, кто здесь впервые. Тем, кто прошел посвящение раньше, присутствовать необязательно, но и не помешает. Потом отдых, и завтра занятия по группам.

Закончив, Феликс уселся невдалеке от учителя. Тот, подняв вверх правую руку, призвал присутствующих к тишине, и заговорил. Его голос был неожиданно высоким, как у девушки, но говорил он четко, словно отдавал команду, и все, сказанное им, отпечатывалось в сознании раз и навсегда.

– Я хочу, чтобы вы запомнили эту ночь на всю жизнь. Сегодня вы посвящаете себя нашему отцу и становитесь его наместниками на Земле. Наша традиция гласит, что в незапамятные времена двенадцать ангелов взяли на себя тяжкое бремя управления родом человеческим, ибо люди по природе своей неразумны и не понимают, что для них зло, а что благо. И как когда-то Шемхазай и Азаель вели за собой десятерых, так мы ведем вас. И как когда-то создатель мира отверг двенадцать сынов своих, так человечество отвергает вас. Здесь, у башни Шемхазая, вы получите энергию, которая понадобится вам на длинном и тяжелом пути.

Лицо учителя стало совсем бледным, лоб покрылся капельками пота, но он продолжал свою речь, все повышая и повышая голос. Слушатели сидели неподвижно, ловя каждое его слово.

– Нам нужна эта ваша энергия, нужны ваши послушание, вера и проницательность, чуткость и злость! Вы – молодые, яростные, бесшабашные – будете возводить новую башню силы и сносить гнилые смердящие храмы бессилия, вам зачищать обретенные территории и готовить себе смену из доверчиво глядящих на вас детей! Ваши голоса будут сильнее ветров, вы станете мерилом истины и справедливости! Будьте же зорки, как змеи, и мудры, как они! Научитесь жить с властью, пить ее, дышать ею! Пусть эта власть связывает вас воедино и озаряет ваши деяния. – Учитель кричал хриплым фальцетом, глаза его горели, и пот струями лился по осунувшемуся лицу. – Влейте живительную кровь в жилы обессиленных народов и поведите их туда, куда указывает Его перст! Тысяча лет неустанного труда скоро завершится. Вы – почва истории, вам растить ее лучшие плоды! Работайте неустанно, и труд ваш да будет песнью почета и хвалой пославшему вас! – Закашлявшись, учитель протянул руку, и охранник подал ему бутылку с водой. Сделав несколько глотков, он продолжил. Теперь его слова были непонятны Джордану, просто от них бежали мурашки по коже:

– Зодакаре!

– Зодакаре! – нестройным хором вторил ему полукруг.

– Ваунигилайи! – В сгустившихся сумерках казалось, что заклинания вот-вот подействуют, и темные духи слетятся на поляну высоко в горах, чтобы приветствовать своих новых питомцев.

– Ваунигилайи! – собравшиеся поднимали вверх руки, запрокидывали головы, раскачивались из стороны в сторону.

– Од имуамар пуго пелапели ананаэль коан! Шем-хамфораш!

– Шем-хамфораш! – эхом отозвались все, кроме Джордана. Он с удивлением рассматривал лица слушателей, отмечая, как быстро они входят в транс. Марина сидела, как статуя с закатившимися глазами, по ее щекам текли слезы. Один только Амир выглядел совершенно спокойным.

Учитель закончил свою речь. Голова его бессильно упала на грудь. Охранники поспешно покатили коляску к большому шатру, возвышавшемуся среди палаток. Тем временем из юрты показалась плохо различимая в сумраке странная фигура, направлявшаяся к площади. Приблизившись, фигура оказалась шаманом в полном облачении и с огромным бубном. Вслед за ним торопливо семенила женщина в алтайском наряде. Возраст кама трудно было определить. Его лицо было покрыто глубокими морщинами, но двигался он по-молодому легко и пружинисто.

Облачение шамана представляло собой что-то вроде шубы без ворота из то ли овечьей, то ли козьей шкуры, сшитой жилами. На рукава, отороченные полосками серого меха, были нашиты маленькие колокольчики, звеневшие при ходьбе. Такие же бубенцы, но побольше размером, висели на спине, а ниже болтались металлические бляхи разных размеров. Еще на спине виднелись изображения каких-то чудовищ: слева темная, похожая на большую рыбу, длиннохвостая пузатая тварь с огромной пастью, справа глазастое зеленое существо с кроваво-красными лапами и раздвоенным хвостом, немного напоминавшее то, что они видели на гербе у дороги. Всю одежду кама украшали разноцветные ленты, ракушки и кожаные ремешки, с широкого пояса свисали шкурки пушных зверей и чучела птиц. Внизу ритуальный наряд заканчивался десятками длинных цветных лент, вроде таитянской юбки, а голову шамана украшала высокая шапка, сшитая из пестрых полосок ткани и утыканная множеством птичьих перьев.

Помощница развела огонь, и сухие поленья быстро вспыхнули, источая смолистый хвойный аромат. Женщина разостлала перед костром оленью шкуру, шаман уселся, положив рядом свой бубен, и задымил трубкой, глядя прямо перед собой. Алтайка забегала вокруг костра, брызгая во все стороны молоком из кожаной фляги и что-то приговаривая, потом бросила в огонь горсть крупных синих ягод. Едкий запах можжевельника поплыл над поляной.

– Сейчас начнется камлание, – прошептал Джордану на ухо Амир. – Сильный шаман, хороший, с самим Эрликом разговаривает.

Шаман легко поднялся на ноги, взял в руки бубен и поднес его к костру, постукивая и прислушиваясь к звуку, становившемуся от нагрева все более гулким. Наконец, достав небольшую, толстую, покрытую резьбой деревянную палочку, он начал бить в бубен, качая в такт головой и напевая негромко однообразный мотив. В голосе его, призывавшем духов приблизиться, звучало какое-то отчаяние. Шаман словно говорил: сотни и тысячи летя прошу вас о помощи, но жизнь идет все по одному и тому же замкнутому кругу, заключенному между двумя мирами, верхним и нижним, и никому не преодолеть своей судьбы.

Удары бубна становились все чаще и теперь походили на конский топот. Все тело шамана раскачивалось из стороны в сторону, но он не сходил с места. Заклинания вдруг сменились гортанными криками, похожими на птичьи, потом шаман оседлал бубен и взмахнул рукой, будто подгоняя коня. Джордан чувствовал, как магия этого танца постепенно овладевает им. Он почти видел коня, на котором шаман уносился в другой мир, и сам несся вместе с ним…

Шаман, шипя по-змеиному, начал извиваться, как в конвульсиях. Его голова дергалась, то прячась под бубен, то раскачиваясь на шее, как воздушный шарик под порывами ветра. Совиные перья на шапке метались из стороны в сторону, и казалось, что это огромная птица носится перед брызжущим искрами костром, пытаясь взлететь в черное небо. Алтайка бросила в огонь еще можжевельника, и у Джордана все поплыло перед глазами. Кам вновь запел, на этот раз громко и отрывисто.