Владимир Орданский - Ключ Давида

– Да-да-да, молодой человек, совершенно верно. Таким правом обладала только церковь. Но ведь она была довольно снисходительна к коронованным убийцам, садистам и распутникам, ну покаяние какое-нибудь наложат, и греши дальше на здоровье. Католическая церковь не терпела только одного – прямого выступления против себя. А та же «Великопольская хроника» гласит, что при правлении Болеслава II началось восстание язычников. Христиане тогда были еще не слишком сильны, и язычники попытались вернуть старые порядки.

Профессор вновь взялся за книгу.

– Послушайте, что говорится в летописи: «Над священниками издевались, убивая их разными способами. Одних закалывали ножами или копьями, другим перерезали горло, некоторых забивали камнями, как при жертвоприношении». Это была настоящая языческая контрреволюция, и возглавил ее, видимо, сам король Болеслав. Вот вам тот страшный проступок, за который он был убит и лишен места в памяти потомков. Притом, проклятие пало не только на него, но и на всю Польшу. Поляков обложили дополнительными податями, навязали им более суровые требования к соблюдению религиозных обрядов, чтобы укрепить их веру. И таки укрепили – Польша стала одной из самых католических стран в Европе. Болеслава жирной чертой вычеркнули из списка королей, а его киевский поход приписали другому, что, я вам скажу, в истории не редкость, в том числе и в российской.

Гринберг залпом допил холодный чай. Из кухни тем временем начали доноситься очень аппетитные запахи: там явно готовилось что-то вкусное. Поведя носом, профессор вновь заговорил:

– Вернемся, однако, к нашим баранам, э-э, то есть к новым воротам. Только если принять, что набег на Киев совершил в 1037 г. жестокий ренегат-язычник Болеслав Забытый, становится понятным сам смысл штурма Золотых ворот и ритуального удара мечом по этому священному христианскому символу. Борясь с христианами в своей стране, Болеслав должен был ослабить христианство и в соседнем Киеве. С точки зрения язычника, для этого необходимо осквернить святое для христиан место. А для киевлян, возможно, это означало конец мечты о скором появлении на их земле Спасителя.

– Почему? – спросил Джордан. – Что есть для Господа какой-то удар мечом? Разве только, если меч особый?

– Именно, юноша. Вы это хорошо подметили. Меч действительно особый. Я его видел в Кракове, но специально им не занимался. Там все не так просто с символикой, а это уже не моя область. В Польше есть ученые, которые хорошо знают средневековые реликвии, например, Марек Бойда. Он учился у меня в Киевском университете. Светлая голова. У него несколько блестящих работ по польскому и немецкому церемониальному оружию. Вам бы с ним встретиться. Интересный человек. При коммунистах он был в оппозиции, и его лишили профессии, запретили преподавать. Так что вы думаете? Он днем работал таксистом, а по ночам писал книги по истории. Правда, вышли они лет через десять…

– То есть, профессор, вы хотите сказать, что сохранился такой артефакт, как меч, которым тысячу лет тому назад нанесли ритуальный удар по священным воротам? – Джордан был искренне удивлен.

– Ну да, и довольно, я вам скажу, неплохо сохранился. Конечно, с тех пор его подновляли, что-то там реставрировали, но, в принципе, это тот самый меч. Он спокойно себе лежит в Королевском замке Вавель в Кракове, и тысячи людей каждый день на него там смотрят.

– А не могли бы вы попросить вашего бывшего ученика рассказать нам об этом мече подробнее? – спросил Джордан.

– Мы что, едем в Польшу? – вмешалась удивленная Вера. – Ой, извините, профессор.

– Ничего, милочка. Конечно, я могу позвонить ему прямо сейчас. – Гринберг начал листать записную книжку. Это заняло минут пять.

– Белла! – наконец крикнул он. – У тебя есть телефон Марка?

Через полчаса вопрос был решен. Магистр Бойда ждал их в Кракове завтра.

– Как у тебя с визой? – вдруг вспомнил Джордан.

– У меня-то все в порядке, а вот Юра… Его придется в Москву отправлять, а одного не хочется.

– Пусть ваш брат пока поживет у нас, – предложила Белла. – Мне кажется, они с Лизонькой подружились.

Все обернулись на Юру с Лизой. Девочка опять покраснела, но ничего не сказала. Впрочем, все было написано у нее на лице. Юра сделал мрачную гримасу и пробормотал:

– Ладно, п-поживу.

– А теперь обед! – не терпящим возражений тоном объявила Белла. Никто и не думал возражать.

В Кракове они приземлились рано утром и сразу поехали на такси в центр. Старый город был еще пуст, солнце только-только появилось на небе, и безлюдные улочки, мощенные булыжником, походили на декорацию старой доброй сказки о принцах и красавицах. Сказка была пока довольно прохладной, хотя ярко-синее небо без единого облачка обещало хороший день. Солнце еще не прогревало воздух, но уже выстреливало зайчиками из окон старинных зданий, заставляло масляно поблескивать вылизанные веками камни мостовой и иногда пронизывало красную медь Вериных волос, высвечивая каждый волосок в отдельности, словно тоненькие, причудливо изломанные проволочки.

– Посмотри, какой дом интересный! – Вера, поежившись, прижалась плечом к Джордану, обхватив обеими руками его руку.

Дом, правда, был необычным. Трехэтажный, он стоял углом, разводя две расходившиеся радиально узкие улочки, и напоминал корабль, рассекающий носом волны. Сходство усиливали фигуры кариатид, удерживавшие на вытянутых руках крышу. Все же «нос» корабля был не совсем острым: на узкой стене, выходившей к перекрестку, располагались одно над другим три окна.

Вдруг оконная рама в полуподвальном этаже с грохотом распахнулась, и в проеме появился голый по пояс широкоплечий бритоголовый верзила. Поведя вокруг мутным взглядом, он уставился на невольно приостановившуюся пару и, швырнув вперед руку, заорал во всю глотку:

– Хайль Гитлер!

Джордан и Вера, оторопев, молча смотрели на него. Пьяный нацист, недовольный такой реакцией, завопил:

– Як муве хайль Гитлер, тшеба одповядачь зиг хайль! [2]

«Fuck you» слетело с уст Джордана так естественно, будто он произнес: «Доброе утро».

– Цо-о-о?! – злобно заревел детина, и, отжавшись от подоконника, в одну секунду очутился на тротуаре перед ними. Моргая красными глазами, центнер густо покрытого татуировкой мяса в трусах и шлепанцах понесся со сжатыми кулаками на Джордана. Тот, присев с опорой на правую ногу, нырнул, сокращая дистанцию, влево и провел левый хук в печень с апперкотом правой в челюсть. Двойка прошла настолько удачно, что бугай вернулся домой еще быстрее, чем вышел. Ударившись задом о подоконник, он влетел в окно вниз головой так, что наружу торчали только грязные пятки. Шлепанцы остались на улице.