Михаил Липскеров - Черный квадрат

– С каким праздником? – не понял я.

– С Днем сталинской конституции, – строго сказал проснувшийся старпом, пригладил лысину, выпил и сказал: – При нем такого бардака не было.

– Какого бардака? – уточнил я.

– А никакого и не было. Вот, к примеру, рази ж при нем в рейсе пили? Не пили.

– Конечно, – скептически гмыкнул капитан.

– Ну, пили, – неожиданно быстро согласился старпом. – Но втихаря. Чтобы капитан на меня не стукнул, а я на него. Держава была! – завершил он параллели между тем временем и этим.

А какое время сейчас, я с уверенностью сказать не могу, потому что время на Сахалине течет как-то уж чересчур самостоятельно, не вписываясь ни в какие научные рамки. Вот и пример подвалил. Выпили мы в двенадцать ночи, через секунду врезались в берег, а на часах было уже шесть утра. (Надо будет посоветоваться с Эйнштейном.)

Я двинулся прочь от берега, оставляя позади Атласово с его отсутствием золота и присутствием местных Лолит и их козлов, пережеванных матерью-Родиной где-то на материке и выплюнутых сюда, на край света, с надеждой возврата обратно, с надеждой, которой не суждено сбыться.

И катер с его душевной немногочисленной командой и моей Лолитой, поднятый могучей волной, остановившейся в нескольких сантиметрах от пяток моих сапог, взмыл на ее гребень и, как перепутавший направление серфингист, улетел назад в залив и исчез из моей жизни.

Я зашел в кафе под названием «Три сушеных дрозда» и попросил стакан чего-нибудь.

– Чего «чего-нибудь»? – спросила тоскующая буфетчица для поддержания разговора.

– А чего есть? – поддержал разговор я.

– «Алжирское» и есть, – продолжила она светскую беседу.

– Стало быть, сударыня рыбка, «Алжирское».

– Так бы сразу и сказали, сэр, – отвечала сударыня рыбка и склонилась в поклоне прямо в тарелку с морской капустой. Пришлось взять и капусту. А потом и еще стакан. И еще капусту...

Куда идти дальше? Надо каким-то образом вернуться в тот хитрый геологический барак, где в данный момент властвует и дерет грудастую девицу Хаванагила, а потом двигаться дальше. А куда – он знает... Вставало солнце цвета жидкого омлета.

Но вместо Лолиты у стола стоял Хаванагила.

– Нет, Михаил Федорович, так вы Лолиту не найдете. Если на каждом шагу будете пить чудовищно несоразмерно собственному весу.

– А золота там нет, – посчитал необходимым доложить я Хаванагиле.

– А с чего ему там быть, если ему там быть не с чего? – ответил Хаванагила. – Оно нас не интересует... – И он провел рукой перед моими глазами...

Вставьте в нижеприведенный текст недостающие, по вашему мнению, слова.

Сравните полученное с оригиналом А.С. Пушкина. Чье стихотворение лучше?

Я на белом коне при мече, щите и копье еду по древней земле русской в град Путиславль, где ждет меня дочь средневеликого князя путиславльского Мстислава. На пир свадебный, на ложе брачное, чтобы породнились великие роды князей Путиславльских и Липскеровских. Владения наши объединить, силушку русскую умножить.

Все то, что вы сейчас прочтете, бред зеленой лошади. Но это тот случай, когда бред является чистейшей правдой. Потому что, как сказала бы моя покойная бабушка, княгиня Фанни Михайловна, зеленая лошадь никогда не лжет, потому что не умеет говорить. Так что поехали по кочкам моего воображения. Гусляр, вжарь по струнам и поведай старинную сказку, как князь Михайло Липскеровский Лолиту искал.

Я на белом коне при мече, щите и копье еду по древней земле русской в град Путиславль, где ждет меня дочь средневеликого князя путиславльского Мстислава. На пир свадебный, на ложе брачное, чтобы породнились великие роды князей Путиславльских и Липскеровских.

Еду по лесам, где ждет меня Змей Горыныч. Не столько меня, сколько пластырь от курения. Сила воли, чтобы самому бросить, у старого бабника отсутствует напрочь.

В ивовых кустах спугнул Соловья-разбойника, у которого завелись шашни с Марьей-искусницей. Об этом весь лес судачит. Леший говорил, что когда он Марью шуганул, то из живота ее детский посвист послышался.

В замке у Кощея Бессмертного прибавление. Вернулась некогда уведенная Иваном Царевичем Василиса Прекрасная. В тридевятом царстве, тридесятом государстве произошел русский бунт, бессмысленный и беспощадный. Ивану Царевичу отрубили голову (потом выяснилось, что хотели отрубить не ему, а его папашке царю Гороху, да в горячке обмишулились). Но Василиса Прекрасная, которая к тому времени уже числилась Премудрой, слиняла к Кощею, чтобы избежать участи Марии-Антуанетты.

У Кикиморы тоже праздник. Пробудился ее супруг – Хмырь Болотный. Он триста лет назад на собственной свадьбе настоя сон-травы насандалился и проспал первую брачную ночь. А сейчас вроде оклемался, опохмелился настоем дурман-травы, виагрой закусил и намылился Кикимору оплодотворить.

Леший к Бабе-яге прибился. Какая-никакая, а женщина. К тому же с жилплощадью. Не век же по дуплам ошиваться да принуждать к любви случайных запуганных девок.

У Водяного новая русалка в гареме. Какая-то попсовая телка, которую поклонники за талант ее великий, за песни ее лирические в омут окунули и держали, пока не захлебнулась. А Водяной рад-радешенек. Русалка фигуристая, а так у Водяного слуха отродясь не было. На фиг ему в воде слух.

Так что в лесах жизнь кипит. Еду я, и душа радуется. Вот показалась вдали речка Бирюса. Ломая лед, шумит на голоса. Там ждет меня далекая тревожная краса. А я, соответственно, еду, еду, еду к ней, еду к любушке моей. Лолитой зовут. Это я лишний раз вам напоминаю: не Людмила, не Лада, не Вера, Надежда, Любовь и мать их Софья, а именно Лолита.

А вот и городище. Мост через Бирюсу перекинут, а поднять его некому. Стражники спят. Ну, я одному в задницу стрелу пустил, второй от его вопля и пробудился. Мост поднял, и вот он, город Путиславль. А вон и терема князя. А вон у входа ждет меня краса моя ненаглядная, свет очей моих, отрада сердца моего, радость чресла моего. А то изболелся он, исстрадался, на коня взобраться невозможно. Запросто мог бы без копья обойтись.