Михаил Липскеров - Черный квадрат

Лолите тогда исполнилось двадцать лет. Она по-прежнему была натурщицей у Пабло. И я пригласил их на фиесту в Памплону, где и встретил Эрни, который тоже приехал на фиесту в Памплону с несколькими друзьями.

Итак, Пабло, Эрни и я сидели на террасе и ждали прогона быков. На террасу вышла девушка с каким-то евреем. Не подумайте, что я антисемит. Если бы на террасу вышел какой-нибудь ирландец или китаец, имен которых я не знаю, то я тоже сказал бы: «На террасу вышла девушка с каким-то ирландцем (или китайцем)». Единственное место, где про еврея не скажут «один еврей», – это Израиль. Но он еще не создан. Правда, я думаю, что когда его создадут, то там, наверное, вышедших на террасу безымянных ирландца и китайца буду называть «один ирландец» или «один китаец». Так что проехали. И вот справа от нас в конце улицы послышался сначала рев толпы и пока еще равнодушное бычье мычание. Рев и бычье мычание нарастали стремительно, как только что запущенный шарик рулетки.

И вот уже под террасой промчались первые фанатики, размахивавшие самодельными мулетами, вот за ними показались первые быки, вот уже, уворачиваясь от рогов, бросились на стены первые спасшиеся, а вот уже дергаются под копытами на булыжнике мостовой первые жертвы. И я увидел своего быка, чье ухо я подарю Лолите с рукой и сердцем.

И вот я увидел на террасе своего torero. Того, которого мне придется рогами бросить себе на круп, потом подбросить на рога и уж совсем потом швырнуть себе под копыта. А дальше... Дальше – встреча с моей chico, с моей muchacho, с моей Лолитой на мягкой траве Андалусии.

Я люблю этого bicho.

Я люблю этого torero.

Еврей оказался славным малым, а девушка, по-моему, любила Эрни, но что-то у них не складывалось. Была меж ними какая-то невозможность. И она была с евреем, который ее любил, но чувствовал, что она любит Эрни, знал, что Эрни ее любит, а так как сам он тоже любил Эрни, то все трое страшно мучились, стараясь не показывать этого, отчего мучились еще больше. (Б...дь, достоевщина какая-то...) А Пабло, по-моему, страшно забавлялся, глядя на них.

– Пора, Мигель Федорович, – сказал Хаванагила.

Я допил вино и отправился на стадион. Американцы и Пабло обещали подойти попозже.

Мы ворвались на арену. Трехлетние becerros, предназначенные для novillada, затеяли стычки меж собой, пробуя свою силу, разминаясь перед боем и стараясь не думать, что большинство из них покинет арену, волочась по ней вслед за увозящими их лошадьми и оставляя на песке кровавые пятна. Исчезающую память о завершенной миссии, с которой они были сюда посланы. Миссии быть красиво убитыми. У меня другая миссия. Миссия красиво убить. Так я себе представляю свою миссию. А какова она на самом деле, знать мне не дано. Да и не нужно. Если знать, что тебе предопределили, жизнь станет скучноватой, потеряет свой смысл, заключающийся в познании смысла собственной жизни, который задумывал тот, кто тебя создал. Вот тогда и образуется та самая гармония, в которой верхний замысел элегантно воплощается внизу. И я не стал тратить время на бесконтактную корриду, с тем чтобы подготовиться к корриде-до. Я чувствовал, что тот парень на террасе готов по-настоящему, я смутно понимал, что сегодняшний бой для него какой-то особенный, он на него многое ставит, что он тысячу раз проиграл в голове каждое движение muleta, каждый поворот корпуса, каждый поворот головы, а estocada у него доведена до автоматизма.

Я попрощался с Пабло, Эрни и его друзьями, которые обещали прийти на арену попозже, когда начнутся бои с самыми вдохновенными быками и тореро, поцелованными Господом. Даже если еврей и Эрни напьются от невозможной грусти положения, в котором они оказались, а девушка напьется от жалости к обоим, – в этом случае Пабло, который никогда не напивается, приведет их в порядок, и к моему бою они будут на месте.

Я лежал на мягкой подстилке в своем стойле, мерно жевал, чтобы привести себя в равновесие. Люди считают, что мы жуем несуществующую жвачку за неимением другого занятия, видя в нас тупую живую говядину. На самом деле это такой способ медитации или молитвы, при помощи которых мы приводим себя в состоянии сатори. Или откровения. Или просветления. Или нирваны. Называйте как хотите. В этом состоянии мы видим то, что позволяет нам идти на бойню. Или доить себя. Или copula с себе подобными. Или рожать. Или... вылетать на арену, вызывая восторженный рев hombres и их женщин. Так что жевание для меня – это постоянная молитва.

– Pater noster, qui es in caelis, sanctificetur nomen Tuum. Adveniat regnum Tuum. Fiat voluntas Tua, sicut in caelo et in terra. Panem nostrum quotidianum da nobis hodie. Et dimitte nobis debita nostra, sicut et nos dimittimus debitoribus nostris. Et ne nos inducas in tentationem, sed libera nos a malo. Amen, – молился я в своей гардеробной, пока команда облачала меня в Traje de Luces. (Кто хочет более подробно выяснить, из каких предметов состоит «Костюм света», пусть залезет в Интернет и разберется сам что к чему, а то мне осточертело перелезать из одного языка в другой. Конечно, я понимаю, что пропадает некий литературный изыск, но уж очень осточертело. К тому же врожденная тупость в обращении с механизмами сложнее столовой ложки затрудняет творческий процесс, зачастую не приводит к нужному результату. Так, например, я один час сорок две минуты не мог отыскать текст «Отче наш» на испанском языке. Поэтому привожу его на латинском. И скажите спасибо, что я не привел «Отче наш» на массачусетском, который постоянно лез мне на глаза в муторных скитаниях по Yandex, Google, Mail.ru, хотя я на сто процентов уверен, что массачусетского языка не существует в природе, как, скажем, и вятского или вологодского. Компьютер – вообще достаточно подлое изобретение человечества. Эта скотина живет своей самостоятельной жизнью. Он слушает меня только некоторое время после включения. Потом просыпается окончательно и начинает меня презирать. Сначала тихо, как бы разминаясь, а потом он 2о9льр7899шщ mdsbс89е\ начинает жить своей жизнннннью. Что бы я ни предпринимал... Россия для русских! Евреев, таджиков, 88 украинцев, 0000 поляков, вот сука! Армян, грузин, азербайджанцев. Очи черные, очи страстные.,djvg9o3 nclews-u765/// Температура воздуха в Вильнюсе о16–180000000 градусов по Реомюру... Гад, сволочь, скотина! Я же д098г5к тебя, подлюгу, выключил! Машина безмозглая! Сам кретин! Ах ты!.. Как я его звезданул! Будешь знать, сучара...)

И вот я вышел в проход между ареной и местами для публики и бросил взгляд на трибуны. Как я и думал, Эрни с компанией сидели рядом с ложей президента корриды. С волос Эрни и еврея еще стекала вода (то есть они таки напились). Девушка была в норме. О Пабло я и не говорю. Он сидел с блокнотом в руке и увлеченно и очень быстро что-то рисовал, бросая взгляды на арену. Я проследил за его взглядом и понял, почему он так торопился. Лошадь утаскивала с арены мертвую женщину-тореро. А бык, который ее убил, сопротивлялся матадорам женщины, пытающимся согнать его с арены. Окровавленный, с торчащими из него шестью(!) бандерильями, с подкашивающимися от усталости ногами, он брел вдоль барьера, периодически вскидывая мощную голову, и требовал свою долю славы. И он имел на нее право! Он убил своего врага в честном бою. Я знал эту женщину. Она умела все. Но в этот раз она получила быка, который умел больше, чем все. И проиграла. А он выиграл. И публика потребовала у президента прощения для этого быка. И президент простил его. Теперь до конца своих дней бык будет гулять по траве и, пока хватит сил, совокупляться с молодыми телками, порождая новые поколения быков для корриды. А когда силы кончатся, он умрет.