Эдгар Вулгаков - Течение времени

– Гайда, об этом поговорим за столом.

– Хорошо. Сыновья, всем дорогим гостям налить в полулитровые кружки пиво, пиво собственное. Пожалуйста, бочонок надо осушить. Пьем стоя, кто, конечно, может, не по последней, как говорят в России.

Накрыли стол скатертью, расставили разнообразные рыбные, мясные, овощные блюда. Наконец торжественно внесли особое блюдо – копченого угря, лоснящегося от жира, а москвичи выставили на стол грузинские вина.

Солнце приближалось к горизонту, становилось прохладней. Гостям раздали овечьи телогрейки, на всякий случай.

Подъехали Валдис и Айна. Опять начались объятия и поцелуи. Наконец все расселись, и застолье продолжилось. Стемнело, но в воздухе было тепло, а вечернюю сырость разогнал жар от камина. Дан торжественно провозгласил:

– Мы хорошие. Мы за свободу Латвии и всех людей на земле!

С ответным тостом поднялась Гайда.

– Дорогие друзья! Алешенька с Леночкой доставили нам огромную радость, что приехали сами и привезли своих друзей, с которыми мы встречались в Москве. Вы все Алешенькины и Леночкины друзья, значит, и наши друзья. И сегодня я хочу поделиться с вами своей мечтой. Я всегда мечтала, чтобы наша маленькая Латвия была свободной. Я девчонкой в сороковом году спрятала наш флаг, сохранила его, несмотря на все войны и репрессии. Вот он флаг нашей Латвии, который я не показывала почти шестьдесят лет! Нет у меня большей мечты, чтобы он опять – наш флаг – стал государственным. Когда я зимой была в Москве, первое, что я сделала, поехала в наше постпредство на улице Чаплыгина, одна. Алешенька был занят, меня хотела отвезти Леночка. Я сказала, что хочу быть одна. Уже издали я увидела на флагштоке наш флаг. Я заплакала, я дождалась, я дожила! Люди шли навстречу, оглядывались, не понимали, почему идет человек, и плачет, и смеется. А теперь смотрите: вот наш флаг, который я хранила в металлической коробке, зарытой в подвале. Я предлагаю поднять кружки за наш флаг и за нашу свободу, ура!

Они пили домашнее пенистое пиво, долго и со смаком, и каждый думал о своем, но если разобраться – все об одном: что ждет Латвию и Советский Союз?

Потом поднялся Алеша:

– Моя дорогая Гайда, дорогие ребята, друзья! Мы помним, сколько тысяч неповинных людей в Латвии были арестованы, сосланы и погибли. Вспомним дядю Карла и его семнадцатилетнюю каторгу. Он был полностью реабилитирован с возвращением чинов и наград и даже зарплаты за каждый каторжный год. Дядя умер. Он был красивым, веселым, добрым человеком, у которого вычеркнули из жизни семнадцать лет. Выпьем за его память – поручика русской армии, георгиевского кавалера и каторжанина. И пусть земля ему будет пухом… А теперь вот что я скажу: свободу Латвия получит, но какую? До каких пределов, для всех ли? За свободой следует демократия, но опять – для всех ли? В Прибалтике сложная демографическая обстановка. Многие русские остались здесь сразу после войны, чувствуя себя чуть ли не хозяевами. Одного такого я видел в 1946 году. А потом стало происходить массовое переселение из России в Прибалтику, и началась ее русификация. Столкнулись два разных этноса и две различные культуры, не имеющие общих корней – к чему это должно было привести? К ассимиляции. Но приезжих оказалось очень много. К тому же амбиции и тех и других весьма велики, хотя за долгие годы совместного проживания произошло некоторое сближение приезжих и коренного населения. Однако еще не настолько, чтобы латышский язык стал их вторым языком. Вот какая проблема станет наиглавнейшей в период становления независимой Латвии: значительная часть переселенцев не пожелает вернуться на свою менее благоустроенную историческую родину, да и кто их там ждет! А второе поколение переселенцев! Для них Латвия – родина, хотя латышский язык они не знают или знают весьма плохо. Во-вторых, Латвия бедна своими природными ресурсами, и ей надо найти такое место в мировом содружестве, которое обеспечило бы ее достойное существование. Происходит дальнейшее разделение труда через капитал, не знающий границ, на основе высочайших достижений науки. Если Латвия, не теряя времени, не будет добиваться притока капитала извне, чтобы включиться в эту международную гонку за право жить достойно и свободно, ей останется только любоваться своим красивым флагом. Теперь как будто бы находят нефть в Балтике, но чепчики вверх бросать рано, пока это только надежда. Поэтому, в-третьих, пока большими программами будут заниматься многие сотни людей, тысячи должны готовиться к большому туризму. Надо вкладывать деньги в реставрацию и сделать красавицу Ригу, Юрмалу, Сигулду, наконец, Цесис привлекательными местами для туризма в Латвии. Надо строить гостиницы, пансионаты, развивать каботажный флот – чтобы яхты и прогулочные катера бегали не только по морю, но и по рекам, восстановить старые каналы шириной в прогулочное судно, где пассажиры сами крутили бы лебедку, раздвигая ворота шлюза. Это же интересно для избалованных туристов и для молодежи! Для миллионов россиян этот туризм и отдых стал бы самым доступным заграничным, а большинство из них за границей не бывали. В-четвертых, что очень важно, Латвии надо находить путь к взаимопониманию на взаимовыгодных и равных условиях с демократической Россией как с ближайшим соседом.

А России предстоит еще более трудный путь развития, чем Латвии, чтобы не оказаться на задворках мирового сообщества. Вот так, дорогие мои, путь к счастью и свободе трудный и долгий. Извините за некоторые фантазии, может быть, даже прожектерство, так как для реализации этих программ нужны большие деньги. За красивый флаг никто их не даст. Прежде всего деньги надо искать внутри страны, чтобы сами жители становились владельцами отелей, ресторанов, туристических компаний и прочего. Но деньги надо искать и у международного капитала.

– Да, Алешенька, мы видим наши проблемы. Вероятно, издалека они представляются яснее. Сталинская политика испортила наши отношения с Россией, но терпение и время – лучший доктор.

Потом заговорил Дан.

– Гайда, мы с тобой давно на ты. Я тебя люблю и уважаю за демократические убеждения и за твердость духа. «Алеша» для меня звучит как-то непривычно, потому, что со студенческих лет он для меня Алешка. Так вот, Алешка говорил о liberté , о свободе, о ее призрачности, а о демагогичности этого понятия можно было бы говорить до бесконечности. Поскольку liberté – начало лозунга французской революции 1797 года, то позволю напомнить вам его продолжение egalité, fraternité, что означает: «равенство и братство». Они еще более демагогичны, чем liberté. Так вот, это возможно лишь при оледенении Земли или всемирном потопе, как последние слова замерзающих или тонущих, обращенные уж не знаю к кому: Бога-то нет! Миром управляет капитал, обман и подлость. Время лозунгов прошло – они лживы, извращенны, иллюзорны. В этом случае правильнее всего следовать за поэтом: «Как вожделенно жаждет век нащупать брешь у нас в цепочке… Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть по одиночке». Рецептов нет – надо жить. Надо бороться с демагогами, с жуликами и политиканами, надо объединяться, создавая свой бизнес, объединяться с родными и близкими по духу людьми. Отбросить национальные претензии, искать взаимопонимание. Выходить из СССР, по-видимому, можно, но не нужно терять дружбы с Россией.