Каори Экуни - Ты сияй, звезда ночная

— Ладно. Шутки шутками, но, может, пора все-таки объяснить мне, что тут реально происходит? — спрашиваю, терзая зубочисткой оливки, выловленные из пиццы.

Общее молчание. Понимаю, что сейчас наилучшая стратегия — начать допрос с Мидзухо.

— Ты знала, что Муцуки не придет, так? — начинаю, стараясь, чтоб это прозвучало как можно беспечнее и равнодушнее. — И попросила прийти вместо него Ханеки?

Лицо Мидзухо сделалось очень серьезным.

— Да. Все так и было. — Она снимает шляпу и очки.

Мне бьет в глаза солнечный свет, отраженный стальной окантовкой столика.

— Зачем?

— Зачем? Да что же в этом плохого? — Это уже Ханеки. — Да мы же сто лет не виделись, а сейчас отлично проводим время, правда? — В поисках поддержки он смотрит на Юту, но тот, похоже, не замечает. Мордашка его до ушей перемазана в кетчупе от пиццы.

Бессмыслица какая-то. Что Мидзухо в голову ударило? Я даже представить себе не могу.

— Кто-нибудь хочет на «Падение в Атлантиду»? — спрашивает Ханеки.

Пока что мы его обходили стороной, Юте еще нельзя кататься на такой скорости, но у меня, честно говоря, этот аттракцион любимый. Ханеки великолепно это знает, вот и старается пробить брешь там, где стена тоньше. Ненавижу, когда он меня читает, как книгу открытую! Отвечаю молчанием.

— Правда, ребята, сходили бы, — советует Мидзухо.

Ханеки встает. Улыбается Юте:

— А ты пока раскрути мамочку на мороженое или на сладкое!

«Падение в Атлантиду» — совсем близко. По сути, едва не следующая калитка после пиццерии. Думаю — ну, может, все не так уж страшно. Может, он и предложил-то только потому, что идти недалеко. Непонятно почему, становлюсь от этой мысли много счастливее.

— Гуляю так с чужой женой… смешно. — Ханеки садится, пристегивает ремни. Нельзя не согласиться, — действительно странновато. Пристегиваюсь подле него. Если посмотреть сбоку, — точь-в-точь Ханеки, которого я знала когда-то, в те дни, когда он меня на машине возил. Те же бледные, узкие губы, те же тонковатые волосы. Всегда удивлялась — почему он просто не пострижется покороче? Мимо нас проносится замученный служитель, проверяющий ремни безопасности. — Твой муж… какой он?

— Ой, он ужасно милый!

Вместе с этими словами на меня наваливается депрессия. Скверно, неправильно — говорить о Муцуки так небрежно. Так, словно его ничего не стоит описать в одной банальнейшей фразочке «Ой, он ужасно милый!». Нет, Муцуки — это много большее, это… это что? Я в растерянности. У меня не хватает слов. Как прикажете рассказать о Муцуки чужому человеку, пожелавшему узнать, каков он?

— Давненько я не видел этого выражения, мисс Нахмуренные Бровки, — комментирует он.

Раздается громкий гудок, и мы с грохотом трогаемся. Я вцепляюсь в ручку сиденья.

— Эй, ты что? Мы ничего плохого не делаем, перестань, пожалуйста, сидеть с таким видом. Я тебе всю жизнь повторял: ты — дикарка, и это — одна из черт, которые меня в тебе особенно привлекают!

Я, как и обычно, совершенно без понятия, что он имеет в виду. А «Падение в Атлантиду» — замечательная штука. Ожидание и предвкушение, пока мы медленно взбираемся вверх, все выше и выше; бешеная скорость, с которой обрушиваемся вниз; дыхание, срывающееся на нежданных крутых поворотах, когда вас трясет, как завтрак в школьном ранце; бьющие в лицо потоки воды… Я наслаждаюсь каждой секундой! Солнечный свет отражается от серебристых ручек. Слепит глаза. Смотрю вниз, на огромные черные ботинки Ханеки. Их стопроцентно уже десятки лет не чистили, на них налипла грязь, покрытая свежим слоем пыли. Для Муцуки такое было бы немыслимо!

Мы медленно плывем к остановке, тормозим на месте, с которого аттракцион начинается. Слышится восторженный гомон людей, расстегивающих ремни безопасности и вылезающих из кабинок.

Ханеки, склонившись ко мне, что-то говорит, и я еле разбираю слова, почти утонувшие в шуме и гаме вокруг:

— Неужто мы не сможем встречаться с тобой вот так, хотя бы изредка? Просто — как добрые друзья?

Он говорит не «добрые друзья», a «good friends» — по-английски.

Добрые друзья? И какого ж ответа он от меня ждет? Мы выбираемся из кабинки, сходим на твердую землю. Меня все еще малость пошатывает.

— Знаешь, не надо наезжать на Мидзухо-чан. Она всего лишь выполняла просьбу твоего мужа, — объясняет Ханеки, пока мы сходим по ступенькам, — и каждый мой волосок встает дыбом.

— Что ты сейчас сказал? Мой муж? Мой?

У выхода нас поджидают Мидзухо и Юта.

— Ответь мне, чей муж кого и о чем попросил?!

— Муцуки попросил. Меня… пригласить Ханеки-сан погулять с нами, — лепечет Мидзухо.

Мир плывет у меня перед глазами.

И пока Ханеки с Ютой поодаль крутятся на «тюльпане», Мидзухо рассказывает мне о телефонном разговоре, который состоялся у нее днем раньше. Рассказывает об идиотском звонке Муцуки. Он, похоже, уже тогда твердо решил с нами не ходить.

— Я пытаюсь узнать — почему? А он мне не говорит. А потом говорит-можно попросить тебя об одолжении? Говорит — знаю, что это прозвучит странно, но ты, случайно, не знакома с Ханеки, бывшим бой-френдом Секо? — Мидзухо тараторит все быстрее, она явно злится. — Я говорю — конечно, знакома, мы сколько раз все вчетвером общались, и все такое. А он спрашивает — не могла бы я, значит, пригласить вместо него в парк Ханеки? А я не знаю, что сказать. Я спрашиваю — да зачем? А он мне и отвечает: ну, понимаешь, состояние Секо в последнее время нестабильно. Депрессия у нее. Я говорю — ну и что с того? А твой Муцуки тут мне на полном серьезе и заявляет: по-моему, неплохо бы ей было любовника завести! Нет, вот так прямо и говорит, ты себе представляешь?! Я, конечно, говорю — я против. А он — что ты думаешь? Он смеется и говорит: я, понимаешь, в этом отношении для нее не гожусь. Не мое, понимаешь, это поле деятельности. А потом опять уже серьезно — только запомни, ей не любой ее бывший подойдет!

Кровь моя закипает от ярости. Хочется одного — немедленно помчаться домой и душу из него вышибить. Как он мог?! Глаза стало заволакивать слезами. Я прикрываю веки, но капли, горячие, как огонь, просачиваются сквозь ресницы и сбегают по щекам. Думаю — нет. Я его не прощу. Этого я не прощу ему никогда.

Я пытаюсь уйти, но Мидзухо хватает меня за руку.

— Ну, теперь твоя очередь объяснять, — заявляет она. — Что происходит? У вас, братцы, что, разлад какой-то?

И вот тут слезы льются рекой. Горло обжигает, я всхлипываю. Наверное, с этой красной до ушей физиономией я похожа на мартышку! Люди оглядываются в нашу сторону, но мне плевать. Значит, даже послание у него на пейджере сегодня утром — тоже часть хитрого плана?! А я-то за него беспокоилась, боялась — вдруг у него снова депрессия начнется, вдруг он опять есть перестанет! Я же на мертвых из-за него злилась!!! Подхватываю первое, что под руку попалось, — сумку Мидзухо — и принимаюсь швырять оземь ее содержимое, предмет за предметом. Упаковка желтеньких салфеток для рук. Косметичка. Записная книжечка. Коричневый кожаный футляр для темных очков. Щетка для волос. Пирожные для Юты. А Ханеки-то?! Господи, какой идиот! У него что — совсем ни стыда, ни совести?! Участвует в их кретинских интригах, делает, что ни прикажут! Я сажусь на землю и по-детски реву в голос.