Каори Экуни - Ты сияй, звезда ночная

— Садитесь, прошу вас, — говорит она деловито.

Испытываю острый приступ дежа-вю. Я абсолютно уверена — все это со мной однажды уже происходило.

Кон окидывает помещение острым, всепроникающим взглядом и еле слышно бормочет:

— Не самое приятное местечко для работы!

Я обозреваю множество людей в зале ожидания, пытаюсь угадать — что же они здесь делают? Вон тот, наверное, пришел на прием, а этот — просто навещает кого-то… Пациентов отличить легко, они все в больничных халатах, и на лицах у них у всех — одно и то же отсутствующее выражение.

— Боюсь, что доктора Кишиды в данный момент здесь нет. — К нам просеменила другая медсестра, постарше той, с которой мы говорили раньше. — Он должен вернуться через час или около того. Желаете его подождать или предпочитаете оставить сообщение?

Она смотрит на нас не мигая.

— Мы подождем. — Тон Кона не допускает возражений.

— Как угодно, — отвечает медсестра. Судя по голосу, она не слишком довольна.

— Извините, сестра, — останавливает ее Кон, когда она уже собралась уходить, — а как насчет того доброго доктора-гинеколога из дешевого сериала?

— Прошу прощения?

Сестра смотрит на нас с колоссальным подозрением, но Кону без разницы, он мило мурлычет:

— Доктор Дайскэ Какие. Он сейчас свободен?

Похоже, после этой фразы медсестра проникается к нам еще большим подозрением.

— Минутку, пожалуйста. — И она еле тащится назад в регистратуру.

Мы остаемся сидеть на диване, словно пара незваных гостей.

Проходит совсем немного времени — и я вижу стремительно идущего к нам по коридору доктора Какие, глаза его за стеклами очков горят неистовым блеском.

— Привет. Случилось что-нибудь? Не часто мы видим тебя здесь, в больнице!

«Тем более вместе с Коном». Это не произнесено, но висит в воздухе. Похоже, он тоже не слишком-то счастлив встрече с нами. Говорю ему — мы пришли посмотреть, чем Муцуки занимается на работе. Спрашиваю — как попасть в отделение для престарелых?

— Третий этаж. Но в процедурные заходить вам нельзя, — объясняет доктор Какие, идя впереди нас. — И никаких твоих маленьких приколов. Никаких. Совершенно никаких. Понял?

Кон посылает доктору Какие гневный взор.

— Ты за кого меня принимаешь? Конечно, пришел и начал прикалываться над несчастными больными стариками! Я тебе не хулиганистый первоклашка первый раз на экскурсии, усек? Так что хорош мораль читать!

— Прости, пожалуйста. Я ничего такого в виду не имел. Я просто хотел объяснить, ну, на всякий случай… — Доктор Какие — воплощенное смущение. Лицо его пунцового оттенка.

Лифт добирается до третьего этажа. Вслед за доктором Какие мы бредем анфиладой дверей через все отделение. Я начинаю серьезно нервничать, чувствую себя совершенно неуместной. Кругом — одни старики и старушки. Старики в халатах-юката смотрят телевизор в комнате отдыха, лысеющие старушки медленно, с трудом передвигаются мелкими шажками через холл, опираясь на палочки. Пространство, до предела заполненное стариками, целый этаж столь примечательных обитателей… Кон, я смотрю, тоже напрягся, но доктор Какие несется вперед все также стремительно, вот и нам приходится ускорить шаг, чтоб от него не отстать.

— Большинство пациентов этой палаты — под присмотром Муцуки, — сообщает он.

Палата — гораздо больше, чем я ожидала. Четыре ряда кроватей, по пять в каждом, все выстроены в строгом порядке.

— Ухты…

Кое-кто из больных, с помощью медсестер, обедает. Сестры, поразительно жизнерадостные, щебечут звонкими, чистыми голосами и одновременно засовывают пациентам в рот ложечки жидкой рисовой кашицы.

— Откройте ротик, вот так. Во-от, видите, как хорошо!

— А теперь еще разок. Ну, откройте ротик!

На каждого послушного старика, покорно открывающего рот, как ему велено, — старушка, которая, слабо мотая головой, отказывается есть. А на каждую старушку, что просит еще соленой редиски или чаю, — старик, бодрым голосом орущий, что он еще совершенно не голоден. Но голоса медсестер остаются все такими же бодренькими.

— Ну вот, откройте ротик. Ах, видите, как вкусно? Откройте ротик!

Застыв в дверях, мы изумленно наблюдаем за происходящим.

— Второй завтрак начинается в одиннадцать, но в этой палате он длится долго — случается, проходит целых два часа, пока все закончат, — тускло объясняет доктор Какие.

— Папаша, это что — внук ваш?

Кон завел разговор с вполне многообещающим на вид стариком, из тех, что отказывались завтракать.

— Так я и знал. Что-то он уже затеял, — мученическим тоном говорит доктор Какие.

Я, сама того не желая, хихикаю.

— Сын мой, — произносит старик, глядя на фотографию у кровати. — Сынок. Сынок это мой.

На цветной фотографии — ребенок, совсем малыш.

Кивая в сторону Кона, старушка на соседней кровати спрашивает старика:

— Правда? Он ваш сын?

— Ну да. Он тоже мой сын.

Ситуация принимает странный оборот. Кону лень спорить.

— А вы, верно, дочка его? — оборачивается ко мне старушка.

— Ясное дело. Она сестренка моя младшая, — сообщает Кон.

Младшая сестренка, каково?! Я прямо вскипаю в душе — а Кон со старушкой посылают друг другу улыбки, преисполненные радости. Во рту у нее не хватает двух зубов.

— Как мило! Такие славные братик с сестричкой!

Бормочу в ответ что-то неразборчивое, ни к чему не обязывающее. «Славные братик с сестричкой»! Он бы хоть сказал, что я — старшая его сестра!

К изголовью кровати старушки, совсем рядом с коротко остриженной головой, еле выглядывающей из-под многочисленных простыней, привязан пластмассовый стебель бамбука. С бамбука свисает оригами.

— Танабата [9] Танабата (Танабата Мацури) — традиционный японский праздник, день встречи «небесных влюбленных» — звезд Ткачихи (Вега) и Волопаса (Альтаир), шумно отмечаемый по всей стране. ! — вскрикиваю я, не задумываясь. Послезавтра же праздник Танабата, а я совсем забыла…

— Мне один из моих внуков принес, — гордо говорит старушка.

Она одаривает меня улыбкой, и я вновь замечаю щербинки у нее во рту.

— Так, вы двое — идем. Хватит уже, — обрывает нас доктор Какие. Да уж, судя по его виду, с него точно хватит. Когда мы выходим из палаты, я напоследок оглядываюсь. Старушка уже лежит, съежившись, на боку, а старик смотрит нам вслед с необъяснимым, каменным выражением. Я испытываю какую-то лицемерную жалость. — В последний раз в жизни я поверил тебе на слово, Кон. Я был прав, когда сомневался, стоит ли тебя сюда пускать. Лучше помолчу, пока не наговорил такого, о чем потом пожалею.

Доктор Какие несся по коридору к холлу, лицо его вновь багровело.

Добираемся наконец до докторских кабинетов — а Муцуки уже вернулся. Когда увидел нас с Коном, следующих по коридору под конвоем доктора Какие, совершенно точно, глазам своим верить отказался.