Мишель Турнье - Каспар, Мельхиор и Бальтазар

Мы сделали привал в порту Коссейр. Как большая часть городов на побережье Красного моря, самую оживленную торговлю морем Коссейр ведет с Эйлатом, расположенным на крайнем севере залива, который отделяет Синайский полуостров от аравийского побережья. Это древний Ецион-Гавер царя Соломона, куда с двух материков, Африканского и Арабского, стекались богатства: золото, сандал, слоновая кость, обезьяны, павлины и лошади. Девять дней вели мы нескончаемые переговоры, пытаясь зафрахтовать одиннадцать баркасов, необходимых нам, чтобы погрузить на них людей, животных и провиант. После этого нам пришлось набраться терпения и прождать еще пять дней, потому что из-за северного ветра невозможно было пуститься в путь. Наконец мы смогли сняться с якоря и после недельного плавания вдоль обрывистых и пустынных гранитных скал с величавыми вершинами вошли наконец в проход, ведущий к порту Эйлата. За время этого безмятежного плавания отдохнули все, и в первую очередь верблюды, неподвижно стоявшие в прохладном трюме, где они могли вволю есть и пить и даже вновь нагуляли себе горб.

Нам говорили, что от Эйлата до Иерусалима двадцать дней пути, и мы, без сомнения, уложились бы в этот срок, если бы в двух днях пути от Иерусалима не произошла встреча, которая хотя и задержала нас, но зато придала нашему странствию новый особенный смысл.

С той минуты, как мы высадились на берег, Барка Май не переставая рассказывал мне о неслыханном величии старинного Хеврона, к которому мы направлялись, — по словам Барки, ради него одного стоило пуститься в путь. Город гордился славой самого древнего города на земле. Да и кто мог бы ее оспорить, если там приютились Адам и Ева после изгнания из Рая? Более того, там можно увидеть поле, из глины которого Яхве сотворил первого человека!

Врата Идумейской пустыни, Хеврон расположен на трех зеленых холмах, усаженных оливковыми, гранатовыми и фиговыми деревьями. Наружные стены его белых домиков совершенно глухи и не пропускают ни малейшего признака жизни. Ни окон, ни веревок, на которых сушится белье, ни души на идущих лесенкой улицах, не видно даже собак. По крайней мере чужеземцу первый город в истории человечества являет именно такую неприветливую личину. Это и сообщили мне гонцы, которых я выслал вперед объявить о нашем прибытии. И однако Хеврон встретил их не только безлюдьем. По словам гонцов, всего за несколько часов до нас в город прибыл другой караван, но, натолкнувшись на такой негостеприимный прием, путешественники разбивают к востоку от Хеврона лагерь, который, судя по всему, будет поражать великолепием. Я тотчас отправил в лагерь официального посланца, чтобы рассказать о том, кто мы такие, и узнать о намерениях чужестранцев. Гонец вернулся, упоенный результатами своего посольства. Люди, с которыми он говорил, состояли в свите царя Бальтазара IV, властелина халдейского царства Ниппур, — царь приветствовал нас и приглашал меня с ним отужинать.

Первое, что поразило меня, когда я приблизился к шатрам Бальтазара, было великое множество лошадей… Мы, люди дальнего юга, путешествуем только на верблюдах. Лошади потеют и часто мочатся и потому не приспособлены к отсутствию воды, а в наших условиях воды не бывает очень часто. И однако именно из Египта получал царь Соломон лошадей, которых впрягал в свои знаменитые военные колесницы. Судя по их крутой шее, коротким, но мощным ногам и круглому, как плод граната, крупу, кони царя Бальтазара принадлежали к той знаменитой породе, что водится в Таврических горах и, если верить легенде, происходит от крылатого коня Пегаса, принадлежавшего Персею.

Царь Ниппура — приветливый старец, который на первый взгляд более всего на свете ценит утонченные удобства. Он путешествует в таком экипаже, что никому не придет в голову спросить его, с какой целью он странствует. «Чтобы получать удовольствие, радоваться, наслаждаться», — ответят вам ковры, посуда, меха и благовония, о которых заботятся многочисленные, специально обученные люди. Не успели мы явиться в лагерь, как нас искупали, причесали, умастили благовониями искусные юные девушки, чей облик не мог оставить меня равнодушным. Позднее мне объяснили, что все они, как и царица Мальвина, родом из далекой, таинственной Гиркании. Желая проявить особое внимание к жене, царь именно оттуда и выписал прислужниц во дворец Ниппура. У этих девушек кожа очень белая, а черные как смоль волосы, густые и длинные, составляют восхитительный контраст с голубыми глазами. Несчастное мое приключение сделало меня внимательным к такого рода подробностям, так что я смотрел на них во все глаза, пока меня обхаживали. Но когда первое изумление прошло, очарование несколько рассеялось. Конечно, белая кожа при густых черных волосах очень хороша, но над верхней губой и на предплечьях девушек проглядывал чуть заметный темный пушок, и я подумал, что они, пожалуй, проиграют, если их рассмотреть еще пристальнее. Словом, я предпочитаю белокурых женщин или негритянок — по крайней мере у тех и у других цвет кожи гармонирует с цветом волос!

Само собой, я не стал задавать Бальтазару нескромных вопросов, он также не спросил меня о причинах и цели моего путешествия. Пленники учтивости, мы играли в странную игру, состоящую в том, чтобы умалчивать о главном, приближаясь к нему лишь окольными путями с помощью умозаключений, которые кое-как удавалось вывести из незначащих слов, какими мы обменялись; поэтому к концу первого вечера я почти ничего не узнал о Бальтазаре, а он остался в неведении обо мне. По счастью, мы были не одни, а поскольку наших рабов и придворных никакой этикет не принуждал к сдержанности, было очевидно, что уже назавтра мы узнаем друг о друге гораздо больше из пересудов в наших канцеляриях, кухнях и конюшнях — нам не преминут их пересказать. Несомненно было одно: царь Ниппура — большой знаток искусства и страстный собиратель статуй, картин и рисунков. Может, он и путешествует просто для того, чтобы любоваться прекрасными произведениями искусства и приобретать их? Такое предположение вполне согласуется с его роскошным экипажем.

Мы уговорились встретиться на другой день в пещере Махпела, где находятся могилы Адама, Евы, Авраама, Сары, Исаака, Ревекки, Лии и Иакова, — короче говоря, настоящий фамильный склеп библейских праотцев, для полного комплекта недостает только праха самого Яхве. Если я так легко и непочтительно говорю о том, что, конечно, заслуживает почтения, то лишь потому, что все это очень далеко от меня. Предания питаются нашими собственными соками. Только сообщество наших сердец придает им достоверность. Если мы не ощущаем в них нашей собственной истории, они остаются для нас иссохшим деревом и истлевшей соломой.