Вера Колочкова - Няня ищет мужа

Решительно открыв дверь подъезда, он по-мальчишески быстро, перепрыгивая через две ступеньки, взлетел на четвертый этаж, нетерпеливо нажал на кнопку звонка, прислушался. За дверью заливисто хохотали близнецы, что-то шумело, стучало и переворачивалось, повизгивала счастливо Тонечка…

Дверь ему открыла Лена. Ну да, это была его жена, Лена… Точно она. И вроде как и не она вовсе… Другое, совсем другое лицо…

— Привет, Толик! Заходи быстрее… Проходи сразу на кухню — у меня там сейчас молоко убежит… — скороговоркой выпалила она, моментально от него отвернувшись и взмахнув перед лицом волосами. Он медленно прошел за ней, с опаской оглянувшись на закрытую дверь, ведущую в комнату, за которой и происходила вся эта детская возня с криками и повизгиванием.

— С кем это они там резвятся? С Катериной, что ли? — осторожно спросил Толик.

— Нет, не с Катериной… — повернулась к нему от плиты Лена.

— А с кем? — деревянным голосом переспросил Толик. Ленино лицо снова неприятно поразило его своей необычностью, или непривычностью, или, может, уродливым излишеством в виде широченной блаженной улыбки, исказившей его до неузнаваемости. От растерянности он даже привстал на стуле и тут же сел обратно, снова обалдело уставился в ее лицо:

— Что это с тобой такое, а? Лен, что случилось?

— Да ничего особенного не случилось, Толь! Для тебя, по крайней мере…

— Как это — для меня? Ты что имеешь ввиду? Не понимаю… Дети здоровы? С ними все в порядке?

— Да, Толик, мы все здесь здоровы и счастливы! — снова растянула в своей необыкновенной улыбке губы Лена. — И тебе того же желаем!

— Не понял… Что случилось-то? — испуганно глядя на нее, пролепетал Толик. — У тебя что, крыша поехала от горя? Чему ты так радуешься? Ну? Говори! Я тебя спрашиваю!

Но объяснять Лене ничего не пришлось. Дверь из комнаты распахнулась вдруг с грохотом и на пороге, держа Тонечку на руках, нарисовался огромный бородатый детина с висящими на ногах близнецами — Сенька на правой, Венька на левой…

— Лен, а мы все уже есть хотим! Обедать когда будем? — не обращая на Толика никакого внимания, спросил детина. — Мы дружно требуем от тебя обеда, просто настоятельно настаиваем!

— Ой, да погодите вы! Сейчас Катя с Гришей придут из магазина…

— О-о-о…Так это не скоро… Эта парочка пока все свободные скамейки не обойдет, домой не вернется… — хохотнул огромный мужик, не отрывая от Лены своего блестящего взгляда.

— Марк, познакомься, кстати… Это Толик… А это вот Марк…

— Ой, извини, мужик… Я тебя и не заметил поначалу… — протягивая руку, двинулся к нему Марк.

— Я вам не мужик, между прочим. И вообще, я не понимаю, что здесь происходит? Вы что здесь делаете? Вы ей кто? Родственник?

— Я? Нет, я не родственник…

— А кто?

— Муж…

— Что?! Лена, ты слышала, что он сказал?

— Слышала…

Лена, как сомнамбула, зажав в кулачке ложку, которой только что помешивала молоко в кастрюльке, смотрела, не отрываясь, Марку в глаза и улыбалась, бесконечно улыбалась новой своей, отвратительно-глупейшей счастливой улыбкой.

— Ты ведь согласна быть моей женой, Лена? — глядя через голову Толика и прижимая к себе притихшую, будто вмиг понявшую всю значимость ситуации Тонечку, спросил Марк торжественно.

— Да… — не раздумывая ни секунды, тихо ответила Лена, сияя глазами и не замечая ничего вокруг — ни возмущенно-гневного лица Толика, ни сбежавшего давно уже из кастрюльки на плиту молока…

Запахло горелым. Толик встал, молча выключил газ, снял кастрюльку с плиты, понуро побрел в прихожую. А эти двое так и стояли, глядя друг другу в глаза, и не услышали даже, как за ним захлопнулась дверь. Бессердечные…

Толик был в гневе. Если, конечно, гневом можно назвать ту крайнюю растерянность от только что увиденного, которое никак, ну никак не должно было произойти, не вписывалось ни в один закон логики. Потому что не могло быть у его жены такого лица. И как она вообще, в принципе посмела иметь такое лицо… Нет у нее на него права, и все тут. Оно должно быть кротким, бледным, просящим, виноватым, глупым, забитым — да боже мой, каким угодно, но только не таким бессовестно, ну просто таки бесстыдно счастливым. Это же не правильно… Как она посмела… Все, все испортила, идиотка…

На душе у Толика стало так гадко, будто в нее плеснули чужими помоями. Или чужим счастьем…Да какая теперь, собственно, разница… Вытянув из кармана пиджака заверещавший некстати мобильник, он раздраженно буркнул в него, будто плюнул:

— Да! Слушаю!

— Милый, что случилось? Ты ушел, ничего не объяснил толком… У тебя все в порядке?

Я так волнуюсь…

От Адиного сладкого голоса стало еще противнее, показалось, даже через трубку повеяло на него приторным жасминным духом, и сразу представились ее пухлые бантиком губы, накрашенные яркой красной помадой, и толстый слой грима на лице, и пошлые черные локоны на жирных плечах…

— Да пошла ты! — громко, от всей матушки-злобы выкрикнул он в ей в трубку и, с силой нажав на кнопку отбоя, раздраженно сунул ее обратно в карман. — Сволочь старая… — пробормотал он себе под нос, медленно идя по тротуару и умудряясь налетать на редких прохожих. — Туда же, замуж ей захотелось…

— Толик! — услышал он вдруг слабый голос издалека и оглянулся. Странно, никого сзади… Показалось, что ли?

— Толик! Ну господи, кричу, кричу… Иди сюда быстрее…

Он разглядел, наконец, в окне красивой красной машины, остановившейся на обочине, Светино лицо, помахал ей рукой и пошел к ней прямо через газон, стараясь улыбаться совершенно беззаботно и снисходительно — ничего ведь страшного не случилось, по сути…

— Привет, Светик! Это что, твоя? Откуда у тебя такая тачка взялась? Купила, что ли? Или хахаль новый подарил?

— Нет, Толик, не угадал! Ни то, ни другое… Это не хахаль. Это Пашка так вернулся. Ты ж его знаешь, он и возвращение свое блудное сумел обставить как величайший праздник, машину вот мне подарил… Так что и тебе пора за подарком Ленке бежать, судя по всему. А то что ж это получается? Отстаешь, парень! Пришло время опять судьбу менять, а ты мышей не ловишь… Обскакал тебя опять Пашка на повороте, а? Ветер в другую сторону подул, а ты все в старых эмоциях плюхаешься!

Света засмеялась звонко, откинув назад пышные белокурые волосы. Потом, до конца опустив стекло и взглянув на Толика снизу вверх из-под стильных черных очков, спросила вдруг озабоченно:

— А как она там, кстати? Я уже сто лет к ней не заезжала… Жива-здорова?

— Да пошла ты… — резко отпрянул от нее Толик и со всей злобно-отчаянной дури пнул ногой в колесо машины, и тут же взвыл от боли, и пошел, хромая, обратно через газон, приговаривая обиженно: — Сволочи… Все сволочи… И ты, и Пашка твой тоже…