Сергей Тепляков - Двуллер-2: Коля-Николай

– Двести тысяч за такой бардак мало будет…

Грядкин мотнул головой. Бобров проследил направление и увидел валявшийся на полу пакет, из которого высыпались плотные пачки денег. Он тотчас подскочил к пакету и схватил его.

Радостев сидел на диване, то закрывая, то открывая глаза. Ирина стояла рядом, тихонько воя и боясь к нему прикоснуться.

– Слушайте, девушка… – заговорил Бобров быстро. – Берите все на себя. Я вам помогу. Даже в самом худшем случае (он не стал говорить, каким может быть этот самый худший случай) получите условно. Скажете, что он вас бил, и все квалифицируют как самооборону, может, даже без превышения. Глядишь, еще на предварительном следствии дело прекратят.

Ирина начала плакать. Грядкин с ужасом на все это смотрел.

– Я остаюсь… – сказал он Боброву. – Это что же, она за меня отвечать будет?!

Бобров мгновенно вспотел. «Охренел! – подумал он. – Да я тебя хоть мертвым, а увезу».

– Ничего ей не будет. Вишь, он ведь живой. Ну вызовут сейчас скорую, зашьют его, завтра опять будет пить в три горла! – бодрым голосом говорил Бобров. Он торопился – вид мужика на диване все меньше нравился ему.

– Езжай, Коля, зачем тебе лишнее? А то еще побег пришьют… – проговорила Ирина. – Езжай, прошу тебя…

Бобров боялся, что вот прямо сейчас этот мужик на диване умрет – тогда не уйдешь. Он схватил Грядкина за рукав и потащил.

– Идем! Идем! – торопил Бобров. Тут поднялся из-за стола приведенный Радостевым строитель – он, видимо, решил их удержать.

– Скорую! Скорую вызывай! – повелительно сказал ему Бобров, чем, видать, смешал всю программу – мужик оцепенел. Бобров бросился на выход, таща за собой Грядкина.

– Дай мне попрощаться! Дай мне попрощаться! – бормотал Грядкин.

– Ты уже попрощался! – зло ответил Бобров. – Уж теперь она тебя точно не забудет никогда!

Они сели в машину.

– Гони! – прокричал Бобров.

– Вылезайте на хер! – закричал шофер. – В какую историю вы меня втравили!

– Гони! – рассвирепев, зашипел Бобров. И это шипение, а особенно оледеневшие глаза Боброва напугали водителя больше, чем увиденное в квартире – он поехал.

Они летели по городу. Бобров взглядывал на Грядкина – тот то белел, то краснел.

– Останови! Останови! – заговорил Грядкин. Но его никто не слушал. Когда выехали за город, Грядкин стал хвататься за ручку, пытался открыть дверцу и выпрыгнуть. Бобров с трудом успокоил его.

– Не паникуй! – кричал Бобров. – Сейчас я позвоню, и выясню, как там.

Возле какого-то придорожного кафе они остановились, Бобров ушел звонить. Он поднес трубку к уху, постоял так, кивая головой, потом сказал в трубку какие-то слова, улыбнулся и бодрым шагом вернулся в машину.

– Живой этот хрен! – радостно сказал он. – Рана неопасная, обойдется все…

Грядкин подумал – кому же это звонил Бобров? «Может, в милицию, у него же везде связи..» – решил Грядкин. Проскочила у него вдруг мысль о том, что и не звонил Бобров никуда вовсе, но он ее от себя отогнал – так ему хотелось верить, что и правда все хорошо, ну или почти хорошо.

Месяц за месяцем жила Ирина в тюрьме. Следствие шло ни шатко ни валко. Сокамерницы, расспросив Ирину, пояснили ей, что ничего особенного у следствия на нее нет.

– Что с того, что кроме тебя некому? – говорила ей Лариса Степановна, та самая седая женщина, позаботившаяся об Ирине в ее первый тюремный вечер. – Может он и правда сам напоролся. Может, он так решил покончить с собой – ну надоела ему его жизнь, и все. Прямых улик нет. Может, инопланетяне прилетали?

«Может, и прилетали…» – невесело подумала Ирина. О Грядкине она не рассказывала в камере никому.

Впрочем, обсуждать дела Ирины большой охоты не было – у самих дела были пострашнее любого уголовного романа.

На той же Ларисе Степановне висело убийство его собственного сына-наркомана. Он сначала курил, потом кололся. Ради дозы продавал из дома все подряд.

– Ковровые дорожки пришлось разрезать на куски, чтобы не имели товарного вида, а то он и их бы продал… – рассказывала Лариса Степановна, школьная учительница литературы. – Только они да книжки в доме остались – остальное продал. Я его запирала, так он по простыням с четвертого этажа спускался. Комнатка его была как собачья будка. Под себя ходил. Весь в язвах, нарывах, даже голова была не круглая, а какая-то… не понять… Он уже не человек был.

Когда Ирина впервые услышала эту историю, она поразилось, как просто и спокойно Лариса Степановна обо всем рассказывала. Та, заметив, пояснила:

– В душе я уже столько раз его и убила, и похоронила, что когда это произошло на самом деле, уже и не плакала. Вот я седая. А как думаешь, сколько мне лет? Сорок один. Не намного тебя старше. Эх, да что говорить, я с именем Лариса никого счастливых не встречала – у всех жизнь через пни да кочки…

Она зарезала сына и потом сидела с ним в квартире три дня, пока запах не поплыл по дому. Ирина думала, что Лариса Степановна все же не в себе. Однако даже если и так, то советы она давала дельные.

С того самого августовского дня, когда для Ирины кончилась свобода, не знала она ничего о Николае и о себе не давала знать – Бобров велел на время прервать переписку, да и не знала Ирина, куда писать – Грядкина-то поди опять перевезли. Она привыкала думать о нем, как о прошлом. Приучила себя к мысли, что он освободится и начнет новую жизнь – счастливее прежней. Ей казалось, что вот этим всем – даже смертью Радостева – судьба дала им выход, разрубила затянувшийся до предела узел их с Грядкиным отношений.

Насчет предстоящего суда в камере все сходились на том, что тут уж как повезет: если попадется судья, которую муж хоть один раз кулаком пригрел, то быть Ирине вольным человеком. Но если попадется баба небитая, а тем более мужик, так тут дело плохо…

Следствие кончилось в сентябре. Чтобы не лежать в камере целыми днями и не выть от своих мыслей, Ирина поступила в рабочую команду (рабочку) – работала в столовой, в ларьке, в комнате передач. Иногда посылали и в свинарник – это была работа тяжелая, но тем и хорошая: никаких сил не оставалось на разные окаянные мысли.

Утром одного из первых октябрьских дней она шла по территории СИЗО в столовую. У корпусов кучками стояли мужики. Краем глаза Ирина увидела, как из этой массы вдруг отделился кто-то и быстро подошел к ограде. Она чувствовала себя так, будто что-то жжет ей затылок. Удивленная, она оглянулась. Из-за забора безумным взглядом смотрел на нее Грядкин. Глаза их встретились. Оба молчали, инстинктом зэков поняв, что свое знакомство им показывать нельзя.

Ирина почувствовала, как сердце ее колотится возле горла. Она пошла дальше, спиной чувствуя на себе его взгляд.