Журнал «Новый Мир» - Новый Мир. № 10, 2000

Великая западная утопия тюрьмы сегодня уже изживает себя… Но прежде остановлюсь на двух взглядах на тюрьму — Бентама и Фуко. Это позволит (конечно, в самых общих чертах) проследить возникновение и упадок западной утопии тюрьмы, как бы пройти тот путь, что преодолело западное сообщество, постепенно осознавая гибельную опасность тюремного института.

А начиналась эта общественная затея как перспективный и благой социальный проект.

В прошлом году был опубликован русский перевод книги Мишеля Фуко «Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы». Условной точкой отсчета становления европейской тюрьмы как социального института он предлагает считать «архитектурную утопию» Бентама — Паноптикон. В этой конструкции и нашла выражение та «праформа», из которой произрастала и в рамках которой развивалась, постоянно реформируясь, западная тюрьма. Устройство тюремного института, по замыслу Бентама, должно идеально воплощать и поддерживать первоусловия жизни сообщества, цель которого — максимально возможное всеобщее благо. Вообще, бентамовский Паноптикон — это не собственно «тюрьма», это общее название устройства общественного пространства, единая конструкция общества, имя для масштабной социальной утопии. Книга Бентама не случайно имеет длинное, подробное название: «Паноптикон, или Наблюдательный дом, включающий идею нового принципа конструкции, применимого к сооружению любых учреждений, в коих должны содержать лиц любых сословий под наблюдением, и в особенности, исправительных заведений, тюремных замков, промышленных предприятий, работных домов, богаделен, мануфактур, домов умалишенных, лазаретов, госпиталей, школ, а также руководство по управлению, приспособленному к упомянутому принципу». Общественное пространство, по бентамовской модели, состоит из множества дисциплинарных пространств, которые и порождают необходимых для целей общества индивидов, действующих оптимально и ко всеобщей пользе. И тюрьма, как один из общественных институтов, вовсе не исполняет специальную негативную функцию — она элемент положительный, необходимый элемент процесса производства всеобщего счастья. Задачу наказания тюрьма преобразует в задачу перевоспитания. И в этом — оптимизм ее социальной пользы. Тюрьма не должна быть наказанием как таковым. Ведь наказание — это всегда расход, а непроизводительный расход в обществе должен быть минимизирован. Для общества, рисующегося взору Бентама, ценна всякая человеческая единица — она участвует в производстве как всеобщего, так и собственного благосостояния.

В результате работы подобной социальной машины преступление должно просто исчезнуть. Индивид, подвергнутый воздействию рациональных воспитательных технологий, становится «дисциплинарным индивидом». Ибо всякий, убежден Бентам, выберет возрастание личного и общественного благополучия, выберет удовольствие, а не страдание… Этот оптимистический социальный проект выразил самую основу западной утопии общества и тюрьмы.

Идеально прозрачный, стерильный, рационально и оптимально устроенный и управляемый социум, победивший опасные стихии жизни. И тюрьма — как эффективный инструмент его производства.

Кстати, тотальная оптимистическая модель Бентама совсем не предполагает властной управленческой иерархии. «Главным менеджером» этой общественной системы («инспектором» или «дизайнером» — в терминологии Бентама) может оказаться каждый. По бентамовской тюрьме-паноптикону можно водить экскурсии, и экскурсант из центральной башни сможет наблюдать за поведением заключенного. Тот его не видит, но всегда знает о неусыпно следящем за ним взгляде, неизбежно подстраивается под него, постепенно научается и сам в себе производить и поддерживать этот нормализующий взгляд. Кроме того, и сам заключенный однажды сможет занять позицию наблюдателя. Он может оказаться экскурсантом в своей бывшей тюрьме… Но самое главное, что, нормализовавшись, он станет равноправным агентом равноправной социальной жизни. Управляющим и управляемым в одном лице… Другими словами, в бентамовском сообществе не отведено места внешней карающей инстанции, здесь не осуществляется наказание как кара или возмездие — здесь происходит «нормализация». Здесь вообще нет «наказывающих» и «надзирателей» — здесь работает безличная функция наказания и надзора. И эту функцию в идеале должен сам на себе осуществлять каждый.

А лично Бентам преследовал своим проектом вполне добропорядочную цель — он хотел разбогатеть, выгодно вложив деньги в перспективный социальный проект. Он никому не хотел зла и себе хотел добра…

Итак, западная утопия тюрьмы предполагает идеал такой реальности, которая тотально, эффективно и плодотворно контролируется социумом. Идеал абсолютно сознательной социальной жизни. Идеальное общество, победившее криминальную стихию и сам страх. И действительно, тюрьма бентамовская — совсем не страшная, и вовсе не «темная сторона жизни», и не какая-то «подземная сущность». Даже красивая и полезная архитектурная конструкция. Такой производящий благо социальный институт, полезный двигатель прогресса… Фуко в этом отношении, мягко говоря, менее оптимистичен.

То, что вдохновляло Бентама (видевшего в тюрьме полезное общественное заведение), Фуко страстно не приемлет. Он ставит под сомнение основу бентамовской утопии — претензию общества создавать удобного для себя индивида. Фуко — радикален, он не готов смириться с приоритетом какого бы то ни было «общественного блага». Ему претят «дисциплинирующие общественные практики». И он говорит о «карцерном» общественном устройстве, о «карцерной сети», в которую пойман сегодня индивид, о «карцерной ткани» современного общества. Он не приемлет само это «тюремное устройство» жизни. Тюрьма видится Фуко везде и повсюду.

В 1971 году он становится одним из организаторов «Информационной группы по тюрьмам» и пишет манифест этой группы. Манифест (его русский перевод опубликован в «Индекс/Досье на цензуру», 1999, № 7–8) начинается словами: «Ни у кого из нас нет уверенности в том, что он избежит тюрьмы… Наша повседневная жизнь втиснута в полицейские клетки… Мы живем под знаком надзора…»

Дисциплинирующая, нормализующая воля сообщества у Фуко на подозрении. Да и как, по его логике, может быть иначе, когда реальное положение в тюрьмах опровергает любые утопии ее «социальной пользы» и возможного «воспитательного воздействия»? Информация о ситуации в тюрьмах — об ужасных условиях содержания, о нарушении элементарных прав заключенных, — полученная «Группой» из неофициальных источников (по тюрьмам была впервые распространена независимая анкета), вызвала во Франции общественный скандал. Открылась одна из «черных дыр» жизни… Вот впечатления Фуко от посещения тюрьмы: «Преодолев ряд решеток ограды, думаешь, что попал туда, где заключенным помогают снова приспособиться к жизни в обществе, к законопослушанию, к тому, что есть справедливость на практике. И что же видишь вместо этого? Место, где заключенные проводят 10–12 часов в сутки, место, которое они считают своим, представляет собой ужасающую клетку размером полтора метра на два, с одной стороны полностью забранную решетками. Место, где заключенный находится один, где он спит или читает, где он одевается и справляет нужду, — это клетка для диких зверей. Здесь сосредоточено все лицемерие тюрьмы…» Мишель Фуко назвал французские тюрьмы институцией «чрезвычайно архаичной, практически средневековой, чуть ли не самой старой и в то же время самой жестокой в мире»…