Журнал «Новый Мир» - Новый Мир. № 11, 2000

— …В Америке? — как-то безразлично поинтересовалась она.

— Нет… тута!

Молча повесила трубку.

Изгнание дьявола продолжалось. К моему возвращению в парилке оказался толстый человек с нежной кожей, пошедшей розовыми пятнами, похожими на листья клена. МБЧ яростно хлестал его веником и словами:

— Ну ты, сука! Подмял под себя все средства печати! А вот, — он кивнул на меня, — гений подыхает с голоду!

На подыхающего с голоду я мало походил — скорей от чего-то другого… Но МБЧ продолжал страстно хлестать магната:

— Вот тебе!!

Толстяк наконец рухнул в предбаннике, и мы остались с глазу на глаз.

— Что ты все — МБЧ, МБЧ! — Он не унимался. — Маратом меня зови! Мои родители-революционеры не знали, что их сын ренегатом будет!

Зарыдал. Революционную страстность он, однако, от них унаследовал.

Изгнав магната, он исхлестал себя веником до крови, потом орал на меня, я на него. Полусожрали друг друга и слегка затихли, заночевали в предбаннике. Впрочем, ночевали мы тут с той самой ночи, как появились. Полностью очистились!

Ночью я проснулся от вопля.

— Батьку! Слышишь ли меня? — вопил МБЧ, стоя на коленях, как Остап Бульба перед четвертованием.

— …Слышу, сынку! — вдруг донеслось откуда-то.

И его, значит, слышит? Я был потрясен.

Утром как ни в чем не бывало приехал отвергнутый нами информационный магнат, привез выпивку, закуску, посуду. Тарелки были платиновые, рюмки золотые. Бабы, которые появились ближе к вечеру, были фарфоровые.

Заснул я головой на подоконнике. Чутко проснулся. Обрыва за монастырем не было видно. Восход был — кровь с молоком. МБЧ на коленях быстро бежал за бабой с ведрами и почти догонял.

— Нет, — понял я. — Так писать, чтобы так жить, я не смогу.

Стал одеваться.

С замиранием сердца вошел в дом. Брякает на кухне… Слава богу! Ноги мои от счастья подкосились: жена мирно пила чай — на меня, естественно, слегка дулась.

— Возьми ватрушку, — указывая пальчиком, сказала она.

Однажды гуляли с ней в любимой нашей роще. Осень была, листья спрессовались уже, пачками пружинили под ногами. Перепрыгнув канаву, пошли по улице серых облезлых дач.

— Эх, хорошо бы нам здесь дачку получить! — Она вздохнула. — Тогда бы мы Настю могли на лето забирать! На воздух бабка отпустит ее, точно! — Для убедительности она кивала маленькой расчесанной на прямой пробор головкой. — Точ-чно!

На самом облезлом домике синела вывеска «Дачный трест».

— А что? Зайдем, может? — расхрабрился я.

Выпихивая друг друга вперед, прошли через коридор к драной двери: «Директор треста Скубенная Е. Х.».

Скубенная Е. Х., закутанная в платок, с изумлением смотрела на нас.

— Вам дачу? Зачем?

— А мы дочку хотим на лето от бабки забирать! — сияя, сообщила жена.

Скубенная улыбнулась.

— А вы видели наши дачи? — спросила она. — Это ж не дача! Сортир! Хуже даже! Ни окон, ни дверей — все выбито!

— Мы согласны! — улыбалась жена.

Скубенная явно подтаяла.

— Симпатичные, вижу, люди. Но — не обещаю: очередь на пять лет!

Радостные, приехали домой, пихаясь, вошли в квартиру, помечтали и легли спать.

Утром нас разбудил звонок. Жена схватила трубку. О, слезки покатились из глазок, выставленная вперед челюсть затряслась.

— …Нам отказали! — всхлипнула она.

Снова звонок! Я с надеждой схватил трубку: может, что-то исправилось?

— Ну, здорово, — сиплый голос.

— Здорово, — неуверенно ответил.

— Не узнал?

— Н-нет.

Знакомый голос, но из какого-то прошлого. Причем неприятного.

— Сейчас узнаешь! Это Герка звонит.

— Герка?

— Да! Гера Гузов, который голову тебе бинтовал в тюряге, «лицо» тебе делал!

— А! — вспомнил, и голова сразу заболела: с той поры регулярно болит. Снова пришло его время?

Жена с надеждой на меня смотрит! Помахал ладошкой: не то! Ну а что же?

— Теперь вспомнил, падла?

— Слушаю тебя.

— А ты не слушай, ты отвечай! Как чувствуешь себя?

— Н-н-н-нормально.

— Сейчас будет ненормально. Я освободился только что, в очередной раз.

— Поздравляю.

— Погоди поздравлять!

Но хотелось бы поздравить. И — все!

— Ну, вышел я и стал думать, а что хорошего я в жизни этой сделал? И знаешь, что вспомнил?

— Меня?

— Угадал, умник! Тогда мне срок обещали скостить, если я тебя изуродую. А я — полотенцем!

Послышались глухие рыдания.

— Ну, спасибо тебе!

— Погоди со спасибо-то! Дело есть!

Полотенце тянется через века.

— Я вообще занят. Не могу тебя принять. Сложные дела дома.

— А кто сказал, что я приеду к тебе? Ты ко мне приедешь!

Абсолютная уверенность: мол, сделал я тебе доброе дело — теперь твой черед.

— Куда?

— Спиртозаводск. Баба тут у меня. Решил попробовать с нею жить.

— А я-то здесь при чем?

— Хочу, чтоб ты на нее глянул!

— Так тебе с нею жить!

— Хочу, чтоб ты глянул на нее. Ты мужик добрый — если уж тебе не понравится!

Последняя, значит, инстанция? Довольно это тяжело!

— Кроме тебя, у меня никого! Эти дружки, сам понимаешь… Хорошего от них не жди!

А мне-то где взять хорошее? Самому хватает с трудом!

— Ну хорошо, я приеду. Говори адрес.

— Спиртозаводск. Улица Пленных Металлистов, дом шесть. Отдельная хата.

— Поздравляю.

— Погоди поздравлять. Дуй на вокзал.

— Слушаюсь, — повесил трубку.

Жена смотрит. Я «сделал лицо».

— Кто это?

Рассказал.

— И ты поедешь?!

— Ну а как же быть? Человек надеется!

— Да плевать он хотел на тебя. Позвонил спьяну!

— …Нет.

— А я как тут останусь?

— А что ты?

— Вот именно: я — «что»?

— Всю жизнь только с тобой куковать?

— Не кукуй! Не кукуй! Езжай!

Поезд в Спиртозаводск прибыл в пять утра.

Среди каких-то дряхлых бараков нашел улицу Пленных Металлистов — насквозь, кстати, деревянную. Спрашивается — при чем здесь металл? Иначе все представлял. Ноздри от холода слипаются изнутри. Ничего! Сейчас с Герой забракуем бабу — и пойдем вместе по лагерям!

Нашел наконец дом шесть — между двадцатым и тридцать четвертым.

Это нормально для нас!

Стучал в глухую ватную дверь, потом в окна. Зашевелились. Открыли наконец! В темных сенях стоит Гера и как-то без восторга смотрит. Видимо, более значительным меня представлял.

— А, это ты, — проговорил вяло. — Ну, проходи.

Энтузиазм дружбы, видно, прошел, пока я ехал. Сколько раз я повторял себе: не все, что говорится и обещается, надо делать! Многое, наоборот, в словах гораздо лучше смотрится, дело все только портит! Говорил себе — но напрасно! «Нет добросовестнее…» дурака!

Зашли в хату. Жена — альбиноска. Маленькая, но, чувствуется, с характером. В горнице очень чистенько, никелированная кровать, пирамида подушечек, салфеточки с кружевами.

Эх, чувствую — не удержит она орла!