Журнал «Новый мир» - Новый Мир. № 12, 2000

Если мы вспомним, что один воскресный выпуск солидной западной газеты сегодня содержит больше информации, чем получал средний горожанин XVIII века за всю жизнь, мы лучше почувствуем, где мы с вами сейчас находимся. Стратегия будущего существенно зависит от того, каким образом мозг человека в обществе будет использоваться нынешним и следующим поколениями. В условиях переизбытка всяческой информации мозг многих людей и у нас, и на Западе прозябает в болоте невежества и недоразвития. Обществу вредят не новые знания, а невежество в отношении их использования. Люди плохо относятся к тому, что не хотят или не в состоянии понять. Приноравливаться в рамках привычной веры (чаще суеверий) проще, чем воевать с инстинктом предубеждения. Знания добавляют взрослому человеку независимости от диктата потребностей и круглосуточного потребления. Знания делают нас свободными от наших устройств и древних генов, если своевременно действуют на развивающийся мозг и включают гены творчества. Только знание, а не суррогат является силой, развивающей мозг ребенка. Информация не влияет на устройство и функцию органов потребления и размножения. В этом плане у нас мало что изменилось с эпохи палеолита. Лишь новые возможности мозга открывают человеку новые пути и перспективы.

М. Б.Время от времени в СМИ появляются сообщения о компьютерных средствах борьбы с частичной или полной утратой зрения и слуха, об автоматических электронных устройствах, позволяющих парализованным людям общаться с окружающими и даже частично возвращаться к полезной деятельности. Какие показательные и достоверные примеры из этой области вы могли бы привести?

В. Р.Я, несколько отклоняясь от вопроса, хочу сказать, что вообще природные «ошибки» в устройстве и программах мозга дают очень много для понимания его нормальной работы. Некоторые репортажи людей из «серой зоны» — между жизнью и смертью — открывают нам новые аспекты взаимодействия духа и тела, сознания, разума и мозга. Порой такие репортажи с реанимационной койки сообщают нам больше, чем доказательные опыты. Какой сенсацией была книга Жана Доменика Боби (Bauby) «Скафандр-бабочка», ставшая в 1997 году мировым бестселлером. Этот преуспевающий писатель-журналист (редактор французского журнала «Elle») в 1995 году перенес тяжелейший инсульт, парализовавший все его мышцы. Работоспособной осталась одна мышца, поднимавшая левое веко. Этим левым веком он научился «разговаривать» с сиделкой, которой продиктовал роман. В начале книги он описывает первые часы и дни его «души-бабочки», неожиданно выпорхнувшей из парализованного тела и с ужасом наблюдавшей со стороны консилиумы врачей, разговоры жены и детей над его собственным, но уже чужим телом. Главная мысль этого репортажа заключалась в том, что все рутинные программы «внутренней жизни» личности оказались неповрежденными. Более того, они как бы продолжались и саморазвивались в новой обстановке, при полной разъединенности с телом. Многие ученые пытались прокомментировать этот роман, однако их рассуждения относились все же к области обычной, здоровой жизни, а не к особому состоянию, вызванному тяжелейшей болезнью. Можно лишь предположить, что высокоразвитая «внутренняя реальность» мозга теряет жесткую зависимость от материальной части машины, каким-то образом автономизируется от факторов, контролирующих устройство. При этом неисследованность феномена вовсе не открывает дорогу мистике.

Уровень медицинской помощи пациентам после тяжелого паралича значительно возрос после того, как началось использование микроэлектродов, которые от мышц пальца или прямо от головного мозга управляют курсором компьютера. Несколько недель пациент учится «усилием мысли» или с помощью микродвижений пальца перемещать курсор по экрану, затем осваивает технологию печатания текстов и общения в интерактивном режиме. Натренированные пациенты способны напечатать страницу текста за несколько минут. Эти тренировки поврежденного мозга с помощью компьютера стимулируют регенерацию и восстановление утраченных навыков. Для лечения наследственной слепоты компании создают так называемые силиконовые протезы сетчатки, восстанавливающие передачу изображения от сетчатки в мозг с помощью вживленных микропроцессоров, которые вместо утраченных светочувствительных клеток (палочек и колбочек) передают электрические импульсы в зрительную кору. Такие «протезы» могут быть выполнены в виде очков или головного прибора.

М. Б.С одной стороны — языки генома, химических сигналов в клетках, электрических сигналов в мозге. С другой — язык человеческого общения, язык нашего сознания. И в том и в другом случае мы имеем дело с продуктом эволюции. Обозначение столь по-разному материализованных феноменов общим словом «язык» имеет ли, с точки зрения нашего «историко-информационного» подхода, достаточные основания?

В. Р.Внешних аналогий много. Язык ДНК и язык человека — линейные дискретные потоки сообщений. Пространственные коды потребовали бы огромных объемов памяти — и соответственного роста объемов мозга и нервных клеток. «Смысл» текстов ДНК реализуется в клетке трехмерными белковыми ансамблями — машинами клеточных функций. Язык человека также имеет «многомерную» оболочку смысла вокруг линейной фразы. Материальная конструкция мысли — это всегда работа трехмерных ансамблей нейронов. Исходная фраза — это лишь ключ, который включает компьютер. Эволюция принимает форму обучения через лингвистические структуры и технологии речи и языка. Одновременно время и случай подгоняют биологические машины языка и речи к главным задачам выживания. Как и в случае языка ДНК, язык мозга повторяет общие правила эволюции: эволюционируют структуры, но не принципы, соединяющие слово со смыслом, грамматику, синтаксис — с семантикой и лексикой. Эти главные взаимосвязи структур и функций языка генетически предопределены устройством человеческого мозга, его машинами для сборки слов в предложения и предложений — в когерентные тексты. Мозг — это компьютер, собранный из нервных клеток, для обучения. И первые, древние, короткие, сигналы речи стали первым «интернетом» для передачи самой важной сути. Речь развивалась как наилучший инструмент передачи «сухого остатка» опыта, «работающего» на всех.

Мы понимаем русский потому, что развили автомат-переводчик, который, подобно кодовому замку, умеет расшифровывать линейный порядок знаков. Алгоритм, упаковывающий смысл в новый набор слов, не найден. В фразе из 10 слов допустимо 3 миллиона 628 тысяч комбинаций. Однако лишь одна комбинация является грамматически верной, несущей полную информацию. Вряд ли универсальный алгоритм понимания речи вообще существует, поскольку ключи к замку эволюция подгоняла вслепую.