Эдна О'Брайен - Рассказы

— В жизни нет радостей, — рыдала Кристалина; из граммофонной трубы вылетела очередь трескучих звуков, и с лестничной площадки вбежала Мэри, спасаясь от своего партнера О'Тула.

— Я дело говорю, — сказал он и подмигнул.

О'Тул стал первым задираться и скандалить.

— Теперь, дамы и господа, анекдотик для смеха, желаете?

— Валяй. — сказал Хики.

— Вот было, значит, три парня: Пэдди из Ирландии, Пэдди из Шотландии и Пэдди из Англии. И позарез им требовалось...

— Только без сальностей, — оборвала миссис Роджерс, не давая ему брякнуть лишнее.

— Какие еще сальности? — обиделся О'Тул. — Сальности?!

И он потребовал объяснений.

— Здесь девушки, — сказала миссис Роджерс.

— Ах, девушки, — хмыкнул О'Тул, хватая бутылку со сливками, которые забыли подать к желе, и опрокидывая ее над развороченными остатками гуся.

— Эй, эй, приятель. — сказал Хики, отбирая у него бутылку.

Миссис Роджерс сказала, что сейчас самое время расходиться спать, поскольку вечеринка, видимо, уже окончена.

Гости должны были заночевать в отеле. Отправляться домой было поздно, к тому же миссис Роджерс не хотела, чтобы кто-то видел, как они, пошатываясь, выходят от нее в такой час. Полиция следила за ней в оба, не стоило лезть на рожон, по крайней мере до конца рождества. Места ночлега распределили заранее, было три свободные комнаты. Одна — комната Брогана, которую он занимал всегда. Троим оставшимся мужчинам предстояло разделить другой просторный номер; женщинам, включая и миссис Роджерс, отводилась комната за приемной.

— Слезай — приехали! Постельная улица, простынный переулок, — сказала миссис Роджерс, заслоняя решеткой догорающий огонь, и вытащила деньги из-за совы.

— Подсластить... — сказал О'Тул, поливая на этот раз портером блюдо из-под гуся, и Джон-Семга пожалел, что не остался у себя. Ему представился белый день и купание в речке за домом из дикого камня.

— Омывание, — вслух произнес он, смакуя и самое слово, и мысль о холодной воде, приходящей в соприкосновение с телом.

Он мог бы обходиться без людей, люди — хламье. Вспомнил сережки на дереве перед окном, сережки в феврале — беленькие, как снег... А кому нужны люди?

— Кристалина, подъем! — говорил Хики, надевая ей туфли на ноги и похлопывая по икрам.

Броган поцеловал четырех девушек на сон грядущий и через лестничную площадку проводил до двери в комнату. Мэри рада была ускользнуть, пока О'Тул не видит; он сильно буйствовал, и Хики пытался его урезонить.

За дверью Мэри перевела дух; о том, что сюда задвигали мебель, она начисто забыла. Устало принялись освобождать проход. Комната была так заставлена, что негде было повернуться. Вдруг Мэри испуганно напряглась: с лестницы долетали выкрики и пение О'Тула. В апельсиновую ей тогда подмешали джин, теперь она не сомневалась в этом, потому что поднесла ладонь ко рту и ощутила запах своего дыхания. Она нарушила зарок, положенный причастием, нарушила слово; не будет ей за это счастья.

Вошла миссис Роджерс и сказала, что для пятерых кровать тесна, и потому сама она поспит одну ночь на диване.

— Лягте валетом, — сказала она, предупредив, чтобы не обламывали резных завитушек и не болтали до утра. — Спокойной ночи, благослови господь, — и миссис Роджерс притворила дверь снаружи.

— Мило устроила, —сказала Дорис, — всех запихнула сюда... И куда она подалась, интересно?

— Можно взять бигуди? — спросила Кристалина.

Для Кристалины не было на свете ничего важней волос. Она и замуж не пошла бы — ведь тогда нельзя будет оставить на ночь бигуди. Эйсн сказала, что и за миллион не согласилась бы накручивать сейчас волосы, так ее разморило, и, раскинув руки, плюхнулась на стеганое одеяло. Она была потливая и шумная девица, но Мэри предпочитала ее двум остальным.

— А, вот вы где! — сказал О'Тул, толкнув их дверь.

Девушки всполошились и потребовали, чтобы он сейчас же вышел, потому что они готовятся ко сну.

— Пойдем в гостиную, Дорис, — обратился он к Мэри и поманил ее согнутым указательным пальцем. Он был пьян и потому никак не мог поймать ее взглядом, знал только, что она где-то там.

— Иди проспись, ты пьян, — сказала Дорис, а он вдруг на секунду выпрямился и попросил, чтобы она не говорила за других.

— Идите спать, Майкл, вы устали, — сказала Мэри. Она старалась говорить спокойно, потому что он мог выкинуть любой фортель.

— Пойдем в гостиную, слышишь? — сказал он, ухватив Мэри за кисть, и потянул к двери.

Мэри вскрикнула, а Эйсн сказала, что размозжит ему голову, если он не отпустит девчонку.

— Дай-ка мне тот горшок, Дорис! — крикнула она, и тут Мэри начала плакать, испугавшись, что разразится скандал.

Мзри не выносила скандалов. Однажды отец с соседом крупно поспорили при ней из-за межи — Мэри так и не могла забыть этой истории; оба тогда хлебнули лишнего по случаю ярмарки.

— Ты тронулась или рехнулась? — сказал О'Тул, заметив, что она плачет.

— Даю две секунды, — предупредила Эйсн, нацелясь поднятым горшком на обалделое лицо О'Тула.

— Подобрались вы тут бесчувственные вороны сонные... вороны... — сказал О'Тул. — Нет, чтобы приобнять мужчину. — И, понося их, каждую в отдельности, он вышел.

Они с большой поспешностью закрыли дверь и приперли ее шкафом, чтобы О'Тул не вломился, когда будут спать.

Оставшись в одних комбинациях, легли; Мэри и Эйсн головами в одну сторону, а между лицами у них — ноги Кристалины.

— У тебя волосы хорошие, — шепнула Эйсн Мэри — единственно приятное, что смогла придумать.

Прочли молитву, пожелали друг другу спокойной ночи и, приладившись поудобней, затихли.

— Эх ты, — сказала Дорис, — в уборную я так и не сходила.

— Теперь не сходишь, — сказала Эйсн, — дверь загородили.

— Я сдохну, если сейчас не выйду, — сказала Дорис.

— И я, — сказала Кристалина, — столько выдули апельсиновой.

Мэри казалось диким, что они говорят так. В ее семье не обсуждали подобные вопросы, шли просто за плетень, и все тут. Однажды фермерский рабочий видел, как она в кустах присела, — и с того дня она ни разу не заговорила с ним, не подавала и виду, что узнаёт.

— Если взять этот старый горшок?.. — продолжала Дорис.

А Эйсн села на кровати и сказала, что не останется в комнате, если тут будут ходить на горшки.

— Что-то надо ведь приспособить, — сказала Дорис.

Она к этому времени встала и включила свет. Подняла, горшок к голой лампочке под потолком и разглядела, что он худой.

— Приспособь его, — хихикнула Кристалина.

С лестницы донеслись шаги, потом захлебывающийся кашель, и О'Тул, бранясь и чертыхаясь, забахал кулаком об стену. Мэри сжалась под простыней, благодарная остальным за то, что они рядом. В комнате смолкли.

«Я побывала на вечеринке. Теперь я знаю, как это», — думала Мэри, заставляя себя уснуть.