Юкио Мисима - Звук воды

Но кажется, мы говорили о Кадзуо… ах да! Кадзуо был один-одинешенек. Он противопоставлял внешнему беспорядку беспорядок внутри себя. Старательно очищал его от лишних примесей, надеясь полностью раствориться в нем в будущей жизни. Еще месяц назад у Кадзуо был сообщник. И маленький кристалл его внутреннего беспорядка хранился в маленькой комнате, запертой на ключ.

В университете, на одном из последних курсов, Кадзуо начал брать уроки танцев. Раз в неделю он учился танцевать фокстрот и танго. А когда научился, стал ходить на городскую танцплощадку.

Водоворот танцующих ближе к середине почти неподвижен. Танцоры, сойдясь в туалете со своими дружками, хвастаются: «Да я сегодня уже пятерых поимел». Студенты, прикрепив к расстегнутой ширинке пакет, делают несколько быстрых движений, мгновенно добиваясь семяизвержения. Когда Кадзуо был ребенком и ходил в шортиках, ему очень хотелось побывать в заведении, над которым висела вывеска «Салон „Весна“». Взрослые смеялись и не пускали его в салон.

— Детям нельзя туда ходить.

— Почему?

— Потому что там на входе стоит страшный дядька. Он хватает детей и вышвыривает их наружу.

Перед сном, лежа в темноте, он пытался представить себе, как выглядит салон «Весна» изнутри. Там наверняка есть камера убийств и пыточная камера. Еще там есть подземный ход, и если нажать на зеркало, то открывается дверь в тоннель, по которому можно выйти на морской берег. С тихим плёском разбиваются волны о скалы, издалека этот звук почти не слышен. В зеркальной комнате фокусник достает из цилиндра невероятных размеров зайца. Вот заяц подходит к нему и дребезжит старушечьим голосом: «Мальчик, мальчик, помоги! Меня зашили в тесную заячью шкуру. Еще немного, и я задохнусь!»

Кадзуо, прислонившись к колонне, наблюдал за толпой на танцплощадке. Танцующие казались слизняками. Их спины блестели от пота. Женщины танцевали с закрытыми глазами, мужчины — с открытыми. Здесь было много собак, которые кружились на задних лапах. Кажется, для того, чтобы научить животных этому трюку, их ставят на разогретый железный щит, по которому от жара невозможно передвигаться на четырех конечностях. В самом центре, там, где воронка закручивается особенно туго, многие целуются, не прерывая танца. Множество языков проскальзывают в рот, бесшумно ходят туда-сюда. А в животах непрерывно переваривается скудный ужин — это и есть анатомическая философия танца. «Благодаря ненависти я сделался сентиментальным, — подумал Кадзуо.— Все не как у людей».

На этой танцплощадке он познакомился с Кирико. Кирико была в кимоно. Она тоже стояла в одиночестве у колонны и смотрела на танцующих. Случайно заметив ее, Кадзуо сразу понял, что это его женщина. На ее густо набеленном лбу, там, где сходятся брови, пролегла вертикальная морщина. Было ясно, что женщина страдает мигренями.

Начало знакомства было банальным. Женщина с незажженной сигаретой во рту озиралась по сторонам. Кадзуо дал ей прикурить.

— Вы здесь один? — спросила женщина. И они отправились танцевать.

Кадзуо оказался до жути умелым танцором. Женщина засмеялась и, прервав танец на середине, села за столик и заказала что-то алкогольное.

— Я больше люблю быстрые танцы, — сказала она.— Люблю, чтобы было как можно быстрей и как можно громче.

— Верно, затем, чтобы ничего не слышать, пока танцуете.

— Вот именно. Приятно встретить понимающего человека.

Кирико совсем не потела. Она объясняла это тем, что у нее нет потовых желез.

Так закончился первый вечер. Они условились встретиться ровно через неделю… И они встретились, а через пару дней встретились снова. Сходили в кино, в ресторан. И тогда, впервые, женщина дала ему свой адрес. Оказалось, что она живет недалеко от министерства, сразу за маленьким парком, расположенным сбоку от императорской резиденции Акасака. И как раз со следующего дня Кадзуо начинал работать в министерстве.

— Вот и отлично. Давайте отпразднуем ваше поступление на службу. Мой муж никогда не возвращается домой раньше часу ночи. А дочка — ей скоро девять, — она у меня одна. Мы ее уложим пораньше, и все будет замечательно. Не стесняйтесь, приходите.

В тот день, как они и условились, Кадзуо прямо из министерства отправился в гости к Кирико.

Ему очень понравилось, что женщина не стала скрывать от него возраст своей дочери. Значит Кирико не обращает на такие вещи внимания. Она принадлежит к тому типу женщин, которые могут оставить сумочку в машине или потерять в ванной кольцо с бриллиантом, но зато никогда не забудут надеть свежее нижнее белье… Кирико очень много курила, рассказывала о том, что у нее слабое сердце, тахикардия и что в любой момент с ней может быть удар, а потом, нисколько не стесняясь, показывала ему маленькие вещицы, из тех, что женщины обычно носят с собой в сумочках. Кадзуо чувствовал ее напряженную наготу. Он смотрел на ее развитое — что в общем-то не свойственно женщинам — ахиллово сухожилие и думал о том, что, должно быть, в школе она занималась волейболом.

Бывает так, что ты смотришь на женщину и знаешь, что сегодня вечером обязательно с ней переспишь. Даже если ты ее еще ни разу не поцеловал, как Кирико. Воображение самовольно перестает работать, и все сразу становится пошлым и вульгарным. Как ни странно, именно в такие моменты Кадзуо всегда приходила в голову одна и та же мысль: «О! Кажется, сегодня я живу по законам общей психологии». Это упрощало дело, пусть даже всего лишь временной, фальшивой простотой. Казалось бы — пустяк, но Кадзуо не любил ждать.

Он решил срезать путь через парк. На землю упал еще совсем зеленый желудь. В мягком свете заходящего солнца ссорились дети, то и дело выкрикивая ужасные непристойности. И почему, спрашивается, куда ни плюнь, попадешь в америкашку? На скамейке сидел один такой, в форме, и мял в своей руке женские пальчики. Издалека казалось, что у женщины между пальцами грязь. Но, наверное, это была всего лишь игра вечерних теней.

Кадзуо стыдился портфеля, который болтался у него в руке. Портфель недовольно поскрипывал, словно жаловался кому-то. Внутри лежала коробочка с обедом и тонкая папка с секретными, но бессмысленными документами, однако снаружи портфель казался распухшим, тяжелым, и вдобавок ко всему он дурно пах. С этакой гадостью в руке просто невозможно было чувствовать себя человеком.

Старый, но уцелевший во время войны дом Кирико был типичным домом семьи со средним достатком. Сбоку от входных дверей находилась гостиная. Кнопка звонка от времени пожелтела и покрылась тонкой сеткой трещинок. Казалось, что если нажать на нее посильней, то она рассыплется в порошок, как песочное печенье.

На звонок вышла домработница. Полноватая, белая, с тонкими волосами — женщина-опарыш. Она бесстрастно взглянула на Кадзуо. Под ее взглядом он испытал почти то же самое, что испытывает человек, которого бьют или режут. Ему захотелось закричать: «Помогите, смотрят!» Если так смотреть на людей, то в какой-то момент все до единого люди озвереют. Как ни крути, а Кадзуо не зверь, и даже наоборот, он с полным на то основанием чувствовал, что настоящий зверь — это как раз домработница.