Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 4, 2002

Но приведем наконец обещанную статистику. Речь пойдет о Международной математической олимпиаде, которая проводится уже несколько десятилетий и предъявляет к участникам классические, опробованные требования: школьники решают задачи, то есть делают то, чем многим из них придется заниматься всю жизнь. Задачи эти год от года усложняются — такова логика развития олимпиад. Вот командные результаты за последние три года: первые десять мест — с указанием очков, набранных первыми тремя командами.

1999 год. 1–2. Россия (182). 1–2. Китай (182). 3. Вьетнам (177). 4. Румыния. 5. Болгария. 6. Белоруссия. 7. Южная Корея. 8. Иран. 9. Тайвань. 10. США.

2000 год. 1. Китай (218). 2. Россия (215). 3. США (184). 4. Южная Корея. 5. Вьетнам. 6. Болгария. 7. Белоруссия. 8. Тайвань. 9. Венгрия. 10. Иран.

2001 год. 1. Китай (225). 2–3. Россия (196). 2–3. США (196). 4–5. Болгария. 4–5. Южная Корея. 6. Казахстан. 7. Индия. 8. Украина. 9. Тайвань. 10. Вьетнам.

Эти результаты могут несколько скорректировать наши представления о странах-лидерах завтрашнего дня. А на вопрос о нашей конкуренции с Европой они отвечают молчаливо. И если бы мы выписали первую двадцатку команд — ответ был бы почти такой же: нашли бы мы в ней лишь Германию (неизменно) да Великобританию (двадцатое место в 1999 году). Это всё.

Особый вопрос — о США: если нам посчастливится дореформироваться до этой страны, а не до Европы, наши показатели понизятся не очень сильно. Но только не посчастливится: убойная американизация образования, как, впрочем, и многих иных сторон жизни, опасней для ее верных адептов и последователей, чем для самих США. За океаном действует много факторов, которых у европейцев (а у России — в особенности) нет и в помине. Например, чтобы вспомнить, кто едет в США, достаточно посмотреть на приведенные выше таблицы. Вот отсюда как раз и едут. И федеральную иммиграционную политику американских властей трудно не назвать мудрой: они вынуждены считаться с настроениями избирателя, но неуклонно при этом делают свое дело. Все знают, как заманивают они наших физиков; но мало кто обращает внимание на скромные объявления в журнале «Математика в школе»: «Учителя, владеющие английским языком, приглашаются на работу в США». Впрочем, тот, кому эти объявления адресованы, их увидит… Америка может делать сногсшибательные глупости, но своими национальными интересами она дорожит; и у нее-то всегда хватит энергии и денег эти глупости исправить.

К слову, о сногсшибательных глупостях. Школьная реформа была проведена в США в 1989 году, основной упор был сделан на физику: по знанию этой науки школьниками Америка планировала выйти к концу XX века на 1–2 место в мире. Второе место она и заняла — только вот второе с конца. Оно же 39-е, если считать от начала таблицы. Таков оказался итог «Международного обследования преподавания математики и естественных наук», проведенного американцами же в сорока странах.

А после публикации материалов обследования в США была создана специальная комиссия Сената («комиссия Джона Гленна»), ее доклад недавно опубликован, название: «Пока не поздно!» Комиссия предложила выделить в первый же год только на переподготовку и обучение преподавателей свыше пяти миллиардов долларов. И вопрос (для нас!) отнюдь не в том, осилит ли американский бюджет это предложение в полном объеме…

Передовые идеи наших реформаторов совпадают с американскими. Да только не сегодняшними, а теми, образца 1989 года.

Положение в западном образовании нельзя оценить однозначно. Есть США — огромная страна с многообразием жизненных укладов в ней. Стандартизовать эту страну по шаблонам ее идеологов — теоретиков безоблачного и бездумного «постисторического» бытия — сложнее, чем десятки небольших стран остального мира. Есть Германия, ее консервативные традиции — заметный противовес модному ражу (также и в другом: в программах по литературе, в языковой реформе; не впервые в истории немецкие проблемы сходны с нашими). А есть — торжественная поступь к пропасти, полной, безнадежной и окончательной. Но сам Запад эту поступь пока еще склонен подчас замедлять, мы же все больше склоняемся к победному, но последнему рывку. Нынешняя реформа — не переём того, что есть в разных странах Запада ценного; она всего лишь обезьянья гримаса сегодняшней западной идеологии.

Впрочем, предварим наши обобщающие суждения рассмотрением еще нескольких фактов: материалы, выдержки из которых мы привели, отвечают не только на вопрос «Как мы учимся?». Но и на вопрос «Как мы учим?» тоже. На международных олимпиадах задачи отбираются из большого списка, предложенного представителями разных стран. Вначале составляется шорт-лист приблизительно из тридцати задач (это первая стадия отбора), потом из них отбирается шесть лучших, они-то и предлагаются школьникам на олимпиаде. И обычно страна-хозяин (то есть та, в которой проводится олимпиада) тщательно следит, чтобы представительство одной страны (как в шорт-листе, так и в окончательном списке) не было особо ярким. Дабы никого не обидеть: мультикультурность, политкорректность. Но в 2000 году олимпиада проходила в Южной Корее, и то ли хозяева про политкорректность забыли, то ли просто плюнули на нее: шорт-лист составляли не глядя на подписи под задачами. В итоге из шести предложенных Россией задач в число двадцати семи лучших попали все шесть, а три из них попали и в окончательную шестерку. Остальные три задачи дали Белоруссия, Венгрия и США.

Сегодня судьба образования в России трагична: уже одно то, как ведутся споры, рождает мысль о возможной скорой его гибели. Одни беззастенчиво лгут, другие соглашаются с ними — по легкомыслию или незнанию. Третьи пытаются его защитить, но делают это смущенно и робко. И в результате откровенная чушь часто остается неопровергнутой и постепенно возводится в ранг очевидной истины. Вот один из мифов: «Олимпиады — занятие для немногих, крупные успехи — удел элиты, избранных московских и петербургских школ; а остальные…» Звучит это правдоподобно, но никакого отношения к реальности не имеет. Большинство школьников действительно ничего не знают, это в любой стране так; от места, времени, способа обучения этот всеобщий факт никак не зависит, и ежели кто желает из гуманитарных побуждений по сему поводу сокрушаться — вольному воля. Все, что может и обязано предоставить образование, — это возможности развития: где бы ты ни жил, ты должен иметь доступ к необходимым книгам, возможность решать интересные задачи, ставить лабораторные опыты. Проявишь интерес и способности — дело образовательной системы тащить тебя вверх; а не проявишь — это ведь тоже твое право: тогда вызубривай, как оруэлловская лошадь, первые две буквы алфавита.

Предоставлять хорошие возможности жителям городов, которые не всегда легко отыскать на карте, — кажется, такая задача не может быть по силам образованию в сегодняшней России? Но в число наших «образовательных столиц» входят, часто не уступая Москве и Санкт-Петербургу, Белорецк, Иваново, Казань, Вятка, Кострома, Рыбинск, Челябинск… И никого не удивляет, когда поставщиком сильных школьников оказывается такой город, как Снежинск или Петровск-Забайкальский. Развитость таких городов не наследственна для нашего образования, она — явление новой России. Прежде наиболее сильных школьников свозили в Москву, Ленинград и Новосибирск и обучали в университетских школах-интернатах. Эти интернаты были нацелены исключительно на провинцию, долгое время они не имели права принимать школьников даже из областных университетских городов: с этими детьми могли работать и по месту их проживания. Школы-интернаты существуют и сегодня, но роль их уже далеко не та, что лет двадцать назад. Зато возникли новые обстоятельства. В нашей богатейшей стране и в маленьком городе нередко появляются серьезные предприниматели, бизнесмены; а готового ответа на простой вопрос «Где я буду учить своих детей?» в таком городе нет. Ответ появляется, когда традиционный для наших широт фактор (наличие талантливых учителей) сочетается с весьма нетрадиционным (наличие богатого мецената). Российское образование живет, развивается; оно модернизируется, реализует себя в новых исторических условиях. Пока — это так.