Пол Боулз - Дом паука

Обычно до террасы, со стороны рынка в Сиди Али бу Ралем, доносились пронзительные голоса и барабанная дробь. Сегодня из-за тумана были слышны звуки только из ближних кварталов. Амар вернулся в комнату, улегся, задрав ноги и уперев их в стену, и стал наигрывать на своей дудочке; это не была какая-то определенная мелодия — просто несвязная череда звуков с долгими паузами — музыка, выражавшая настроение, охватившее Амара этим прохладным туманным утром. Через некоторое время он одним прыжком вскочил на ноги и надел единственную европейскую одежду, которая у него была: старые военные брюки, толстый шерстяной свитер, а пару сандалий, которые купил в меллахе, взял под мышку, чтобы надеть, когда доберется до центра города, где ему не будет грозить нападение врагов из его квартала. Проще драться босиком, не стесненным никакой обувью. Приятель подарил ему кожаный ремешок, и в особо торжественных случаях Амар носил его на запястье, делая вид, будто у него есть настоящие часы.

На этот раз после недолгого раздумья Амар решил не брать его, аккуратно причесался, глядя в висевшее на стене карманное зеркальце, и на цыпочках спустился по лестнице во двор. Заметив его, мать крикнула:

— Иди завтракать! Как можно уходить на голодный желудок?

Амар был страшно голоден, но, сам не зная почему, хотел как можно скорее выбраться из дома, ни с кем не разговаривая, — так, чтобы охватившее его настроение не прошло. Однако теперь было поздно. Амару пришлось присесть к столу, съесть приправленную корицей овсянку и выпить козьего молока, которое принесла ему младшая сестра. Она сидела на корточках у двери и краешком глаза поглядывала на Амара. На лбу и висках у нее застыла стекавшая струйками хна, и руки были кирпично-красные от краски. Она была уже достаточно взрослой, на выданье, и два раза ей уже делали предложение, однако Си Дрисс не желал и слышать об этом, отчасти потому, что хотел, чтобы дочь еще пожила дома (она казалось ему еще совсем маленькой), отчасти же потому, что ни одно из предложений не подкреплялось солидными основаниями, чтобы их можно было рассматривать всерьез. Мать Амара во всем держала сторону мужа, ей казалось, что чем дольше откладывать замужество дочери, тем более счастливым оно будет. Сыновья доставляли мало радости, так как их почти не бывало дома; наскоро проглотив завтрак, они исчезали, а когда вырастут, вообще неизвестно, будут ли они хотя бы приходить ночевать. Другое дело дочь, которой не разрешалось выходить из дома одной, даже чтобы купить килограмм сахара в соседней лавке; на нее в случае нужды всегда можно было рассчитывать. Как бы там ни было, год от года Халима становилась все прелестней: казалось, глаза ее делаются все больше, а волосы — гуще и шелковистей.

Поев, Амар встал и вышел во двор. Там он немного посидел, играя со своей любимой парочкой голубей и следя за матерью в надежде, что та поднимется наверх и можно будет ускользнуть из дома незамеченным. Наконец, он решил больше не мешкать.

— Похоже, дождь собирается, — крикнула ему мать, когда он был уже в дверях.

— Не будет никакого дождя, — ответил Амар. — B'slemah [23] До свидания (араб.) .

Он знал, что мать готова уцепиться за любой предлог, лишь бы разговорами подольше удержать его дома. Обернувшись, он улыбнулся ей и прикрыл за собой дверь. Три раза свернуть, и вот уже улица. Но тут он столкнулся с отцом. Амар остановился, чтобы поцеловать старику руку, но тот быстро спрятал ее.

— Как спалось, мой мальчик? — спросил он. После того, как они обменялись приветствиями, Си Дрисс пристально взглянул на сына. — Я хочу с тобой поговорить, — произнес он.

— Naam, sidi [24] Да, господин (араб.) .

— Куда ты собрался?

— Просто прогуляться, — ответил Амар, у которого действительно не было никакой определенной цели.

— Не такая сейчас жизнь, чтобы просто гулять. Ты уже больше не мальчик, а взрослый мужчина. Подумай над этим хорошенько и возвращайся домой к обеду, а потом мы вместе пойдем к Абдеррахману Рабати.

Амар кивнул и пошел дальше. Но радость от утренней прогулки испарилась. Рабати был крупным громкоголосым мужчиной, который частенько подыскивал ребятам из их квартала работу во французском Билль Нувель, и Амар слышал бесконечные рассказы о том, что работа тяжелая, французы постоянно сердиты и недовольны и под любым предлогом не платят в конце недели, а, в довершение всего, сам Рабати регулярно собирал небольшую мзду с мальчиков за то, что нашел им работу. Кроме того Амар знал по-французски только «bon jour m'sieu», «entrez» и «fermez la porte» [25] «Добрый день, месье», «Входите», «Закройте дверь» (фр.) — выражения, которым из лучших побуждений научил его приятель, а было общеизвестно, что с ребятами, которые не понимают французского, обходятся еще хуже и они становятся предметом насмешек не только со стороны французов, но и со стороны тех ребят, которым повезло выучить французский.

Амар свернул на главную улицу квартала, кивнул продавцу мяты и с несчастным видом огляделся, не уверенный даже в том, что еще хочет гулять. Слова отца точно напитали ядом утренний пейзаж. Выход был только один: немедленно найти какую-нибудь работу, чтобы, вернувшись к обеду, сказать: «Отец, я уже работаю».

Амар свернул налево и стал подниматься по пыльному склону холма мимо огромного резного фасада старой мечети, мимо бетонного здания, с которым было связано так много радостных воспоминаний детства, — кинотеатра, на стенах которого висели глянцевые фотографии мужчин с револьверами. Он снова повернул налево, оказавшись на узкой улочке, где было тесно от осликов, стоявших в ожидании хозяев, и мужчин, толкавших тачки; дальше улочка круто ныряла вниз, скрываясь между домами. Наконец, он вышел на большой пустырь, на котором то тут, то там высились круглые башенки. Зрелище напоминало охваченную пожаром деревню: облака черной копоти поднимались из земляных дымоходов. Мальчишки в лохмотьях бегали туда-сюда, охапками таская зеленые ветви, которые они запихивали в дверцы печей. Дым волнами колыхался низко над землей, словно не желая подниматься к небу. В дальнем углу, пристроенные к высокой городской стене, печи тянулись в два ряда, один над другим. Лестница вела на огромную плоскую крышу, и Амар взобрался на верх, чтобы оглядеть всю картину. Неподалеку от него, в дверях небольшой хибарки сидел на корточках бородатый мужчина.

— Не найдется ли у вас для меня какой работы? — повернувшись к нему, спросил Амар.

Мужчина уставился на него взглядом, не выражавшим ни малейшего интереса. Потом спросил:

— Ты кто?

— Сын Си Дрисса, фкиха, — ответил Амар.

Взгляд мужчины стал жестче.

— Зачем ты врешь? — спросил он. — Ты — сын Си Дрисса, фкиха? Ты?