Пол Боулз - Дом паука

— Мы — твои друзья, — сказал Бенани, заворачивая объедки в газету, — но ты должен доказать, что ценишь нашу дружбу.

Вот уж не повезло, подумал Амар. Ему вовсе не хотелось иметь таких друзей.

— B'cif, — ответил он, — конечно.

Он снова оглядел собравшихся. Юноша с прыщами на лице, похоже, считал себя правой рукой Бенани, рядом с ним сидел желтушный, болезненного вида молодой человек в очках с толстыми стеклами, еще дальше — толстяк, который выглядел так, словно в жизни не ходил дальше, чем от Киссарии до медресе Аттарин, и высокий негр, которого Амар, кажется, как-то видел в городском бассейне в Виль Нувель.

Бенани снова выпрямился, держа в руках сложенную газету.

— Rhaddi noud el haraj man daba chovich [74] Скоро я им устрою настоящий ад (араб.) , — произнес он поучительным тоном. — На этот раз будет настоящая война, а не балаган.

Амар невольно почувствовал, что дрожит от волнения.

— Ты хоть знаешь, что происходит? — продолжал Бенани, и глаза его неожиданно угрожающе сверкнули. — Сегодня ночью пять тысяч повстанцев спят за воротами Баб Фтех. Ничего об этом не знаешь?

Сердце Амара готово было выскочить из груди, глаза широко раскрылись.

— Что?! — воскликнул он.

— Ни для кого это не секрет, — мрачно сказал Бенани. Он подозвал кауаджи; тот, сонно потягиваясь, поднялся и заковылял к ним. — Мы уходим, — сказал ему Бенани. Кауаджи, шаркая, вернулся к двери, открыл ее и выглянул. Потом закрыл снова. Четверо драри встали, торжественно пожали руки Бенани и Амару и прошли к дверям, кауаджи выпустил их. Бенани остался сидеть на своем месте, молча уставившись на циновку под ногами, и Амар, который не знал, можно ли считать аудиенцию оконченной, тоже не двигался до тех пор, пока Бенани, из предосторожности дожидавшийся, пока ушедшие не отойдут достаточно далеко, не поднялся на ноги.

— Лучше завтра не выходи за стену, — сказал он, — а то можешь надолго попрощаться с семьей. Я провожу тебя до дома.

Амар стал вежливо протестовать, хотя понимал, что Бенани делает это вовсе не ради его безопасности.

— Yallah, — сказал Бенани, не обращая на него никакого внимания. — Пошли.

Он расплатился с кауаджи, сказал ему пару слов, и они с Амаром вышли на улицу. Фонари в медине висели так редко, что им пришлось идти довольно долго, прежде чем они смогли убедиться, что электричество по-прежнему отключено. Время от времени Бенани приходилось зажигать фонарик. Дул влажный ветер, небо все еще было затянуто тучами. Ни разу им не попался ни один прохожий.

— Дождь собирается, — сказал Бенани.

— Вроде.

— Но, думаю, ненадолго. Не такое сейчас время года.

Последнее замечание Бенани показалось Амару совершенной бессмыслицей. Только Аллах мог знать, пойдет ли дождь и надолго ли. Однако он решил попридержать язык и продолжал молча шагать рядом с Бенани. Когда они подошли к переулку, ведущему к дому, Амар сказал: «Ну, вот и мой дерб», поблагодарил Бенани и пожелал ему доброй ночи. Но Бенани явно хотел собственными тазами убедиться, где живет Амар.

— Доведу тебя до самого дома, — сказал он. — Это пустяки.

— Тебе придется одному идти обратно. Другого пути здесь нет, — предупредил его Амар.

— Ерунда.

Даже когда Амар постучал в дверь, Бенани все еще не уходил. Он встал за выступом стены, так, чтобы его не заметил тот, кто будет открывать Амару. Им оказался отец Амара, крикнувший: «Chkoun? [75] Кто? (араб.) » Послышался грохот, звенели ключи; наконец, отец распахнул дверь, прикрывая свечу от ветра рукой, в которой держал ключ. Увидев Амара и почувствовав, что тот не один, он поводил свечой в воздухе, стараясь разглядеть, кто это может быть.

— Где ты шатался? — ворчливо спросил он. — Кто это там с тобой?

Амар не знал, что отвечать. Бенани, убедившись в том, что это действительно дом Амара и, по непосредственности сценки, что старик — его отец, стремглав бросился в темноту, предоставив Амару самому расхлебывать кашу. В конце концов, облегчение, которое испытал Си Дрисс, увидев сына, перевесило гнев.

— Хамдулла, — несколько раз произнес он, снова запирая дверь, после чего подошел к колодцу вымыть руки в стоявшей рядом бадье. Голуби встрепенулись и заворковали, вспугнутые неожиданным шумом.

Амару больше всего хотелось поскорее подняться к себе, прежде чем настроение старика изменится. Он наклонился, поцеловал рукав отцовской гандуры, пробормотал «Доброй ночи» и начал подниматься по ступенькам.

— Подожди, — сказал Си Дрисс. Сердце Амара ушло в пятки.

Минуту спустя оба медленно поднимались по ступеням, старик — впереди, неся свечу, Амар следом. Когда они преодолели два пролета, Си Дрисс стал задыхаться и оперся на руку Амара. Войдя в комнату, Амар поставил свечу на пол, и отец с сыном опустились на матрас.

Си Дрисс наклонился к Амару, чтобы получше его разглядеть.

— Yah latifl [76] Боже мой! (араб.) Что с твоим лицом? — воскликнул он. — Похоже на помятый персик! Как это случилось? Кто тебя так отлупил?

— Да так, один, — спокойно ответил Амар. Он знал, что отец не станет требовать подробного отчета, и оказался прав.

— Почему ты все время дерешься? — только и сказал горько Си Дрисс. Вопрос, которого Амар ожидал, — «Где ты был?» — так и не прозвучал. Вместо этого отец спросил, немного помолчав: — Ты что-нибудь видел?

Нет, на этот раз наказания не последует. Амар был удивлен.

— Нет, — ответил он неуверенно.

— Завтра, иншалла, надо встать пораньше и купить все необходимое. Кто знает, что может случиться? А у нас в доме хоть шаром покати. Я договорился с Си Абдеррахманом, что он продаст нам пятьдесят килограммов муки. На это можно твердо рассчитывать. Остальное — в руках Аллаха.

— Да, — сказал Амар. Он не знал, что еще ответить.

Старик сидел, раскачивая головой.

— На этот раз добром дело не кончится. Французы хотят наслать на нас берберов. Да спасет нас всех Аллах. Кто знает, что с нами станет? Во всей медине не найдется ни одного ружья, уж за этим-то они проследили.

Амар как мог пытался неуклюже утешить отца, втайне пораженный, что Си Дрисс впервые так серьезно отнесся к политике, и встревоженный тем, что спокойствие, которое он всегда считал неколебимым, пошатнулось.

— Поспи немного, — сказал наконец Си Дрисс. — Завтра у нас будет много дел.

Когда он ушел, Амар лег и, не смыкая глаз, уставился в ночную тьму. За окном стал накрапывать легкий дождь, за негромким перестуком капель таилась только тишина.

Но настал следующий день, а то, чего так боялся Си Дрисс, не случилось. Войска берберов за Баб Фтехом оставались на прежних позициях и обустраивали временную стоянку. Все утро накрапывал дождь, но к полудню вдруг прояснилось, и было больно смотреть на свет, пробивающийся сквозь окутавшую город туманную дымку. Амар с отцом вышли на рассвете, оставив дома Мустафу и женщин, и скоро вернулись с мукой от Си Абдеррахмана, дом которого стоял неподалеку. Потом им пришлось обойти всю медину в поисках сахара, нута, свечей и овса. Ставни почти во всех лавках были наглухо закрыты, а там, где торговля велась, собрались толпы возбужденных людей. Лестью, угрозами и мольбами они старались купить продовольствие по обычной цене. Запасы еды были, но лишь немногие торговцы, достаточно храбрые, чтобы открыть лавки (так как по городу пустили слух, что рыщущие повсюду молодые «стражи порядка» громят магазины), рассчитывали окупить риск за счет быстрой выгоды. По городу группами расхаживали французские полицейские с мрачными лицами, глядя прямо перед собой. Детей на улицах не было совсем, да и молодых людей заметно поубавилось.