Роман Грачев - Вокзал для одного. Волшебству конец

- Просыпаемся, мужчина!

Кто-то энергично и даже довольно грубо дергал меня за плечо. Такую фамильярность могли себе позволить только они... Стражи Порядка. Я открыл глаза.

Так и есть. Стояли надо мной два молодых сержанта. Время от времени сержанты подходят ко всем, как посланцы Страшного Суда. Они, наверно, сочли меня подозрительным – на железнодорожном вокзале таковым может стать любой, кто шарахается без багажа и без дела, особенно под Новый год. Здесь можно ждать поезда, сидя на втором этаже с большим баулом, читать газету на конкорсе, кушать в кафетерии пельмени, опасливо прижимая ногами спортивную сумку… но просто так смотреть на уходящие поезда нельзя. Это ненормально, это вызывает вопросы.

Я протер глаза, поднялся с пластикового кресла, выжидающе уставился на непрошеных гостей.

– Документы можно ваши? – вежливо спросил один сержант. Я вытащил из внутреннего кармана пальто паспорт.

– Билеты есть? – почти без паузы последовал второй вопрос.

– Какие билеты? – якобы не понял я, хотя на самом деле, конечно же, догадался, что речь идет о билетах на ожидаемый поезд, своеобразной индульгенции, позволявшей мне безнаказанно шататься по вокзалу.

– Проездные документы, – пояснил сержант.

– Нет билетов.

– Тогда что вы здесь делаете?

Они смотрели на меня из-под козырьков своих милицейских бейсболок и ждали ответа. Два бойца переднего края войны с международным терроризмом на железнодорожном транспорте – голубоглазые, пытливые… слишком нелепые, чтобы их бояться.

Я не мог обмануть ожиданий. Это было глупо, конечно, но человек преимущественно состоит из глупостей.

– Ищу место, чтобы спрятать бомбу.

Патрульные отреагировали предсказуемо – взяли меня под локотки и отвели в опорный пункт милиции.

Отдел находился в здании старого вокзала у самого конца первой платформы. Возле двухэтажного особняка, построенного в конце девятнадцатого века (или в начале двадцатого, точно не скажу, ибо не эксперт), останавливались хвостовые вагоны моего любимого красного поезда, следующего до Москвы. Я шел по этой платформе в сопровождении сержантов с бешено колотящимся сердцем. Где-то тут у стены несколько дней назад стоял я, наблюдая, как улетает на поезде в ночь моя любимая …

Опорный пункт встретил меня неласково. Не знаю, куда пропадают деньги, выделяемые из бюджета щедрым правительством на силовые структуры, но комната, в которой меня привечали стражи порядка, отдавала пахучим и неистребимым совком. Бетонный пол с мраморной крошкой, серый кафель с отбитыми уголками, трухлявые деревянные двери. Стоявшая на тумбочке в коридоре маленькая искусственная елочка, украшенная обглоданной мишурой, выглядела в этой обители правосудия нелепым артефактом. Я не хотел, чтобы меня допрашивали здесь.

– Вип-обслуживание по другому тарифу, – откликнулся добродушно на мои стенания один из сержантов. – Оплатишь – мы не возражаем.

Еще бы они возражали.

Дежурный по вокзалу, толстый потеющий капитан по фамилии Самохвалов (если табличка на внешней стороне двери не врала), восседал в маленькой комнате в конце коридора. Компанию ему составляли три стула с засаленной зеленой обивкой, деревянный шкаф с бумагами и маленький сейф в углу за спиной. Витал ядреный запах перегара. Щедрая длань правительства не сумела нащупать этот закуток правоохранительной системы, как ни пыталась.

– Пошутил, значит, – пропыхтел капитан, изучив документы и выслушав мои жалкие оправдания насчет бомбы. – За такие шутки знаешь что бывает?

– Догадываюсь.

– Твое счастье, что только догадываешься.

Он посмотрел на меня пристально, насколько позволяло похмельное переутомление. Выудил из ящика стола большую шипучую таблетку и растворил ее в стакане воды. Подозреваю, что сегодня как минимум однажды он эту процедуру уже проделывал.

Мы остались в кабинете вдвоем, сержанты отправились на поиски новых жертв правосудия.

– Я тебя уже видел, – сказал капитан, поставив рядом пустой стакан. – На прошлой неделе… и позавчера. Вроде приличный парень. Чего на вокзале торчишь? Жить негде?

Я больше не собирался шутить. У простого российского гражданина желание трепать языком обратно пропорционально количеству и размеру звездочек на милицейских погонах.

– Жду поезда, – сказал я.

– Ну да, как я мог не догадаться. – Капитан неспешно закурил. – Я ведь все время считал, что здесь у нас «Боинги» приземляются… Какого поезда можно ждать так долго, юноша?

– Есть такие поезда.

– А расписание? В интернете найди. Зачем таскаться по вокзалу целую неделю?

Капитан отнюдь не злился. Наоборот, стремительно добрел. Цвет его щек приобретал розовый оттенок, в глазах появился блеск. Наверно, сегодня вечером он вновь приползет домой на бровях.

– Я не целую неделю таскаюсь.

– А сколько?

– Больше.

Капитан хмыкнул. Молча потянулся к сейфу и, неуклюже балансируя на двух ножках стула, достал из него початую бутылку водки. Затем присовокупил к своему опустевшему стакану еще один и вальяжно, словно барин в трактире, наполнил оба.

Я вздохнул.

– Закуски не предлагаю, хотя могу послать сержанта, если хочешь.

Я покачал головой.

– Тогда пей и рассказывай.

– Что рассказывать?

– Всё.

– А если не хочу?

– А пятнадцать суток? Или, может, экстремизм? Под Новый год экстремизм очень неплохо идет.

Глаза капитана блестели весельем, но голос не обманывал. Мне пришлось выпить.

– С наступающим, – сказал Самохвалов.

Впервые в жизни пил с ментом при исполнении.

«Рассказать всё»…

А что именно – всё?

Ну, мне 37. В юности казалось, что никогда столько не будет – странная, загадочная комбинация цифр. Ведь еще школьником я точно знал, что до сорокалетия мне как до Америки на резиновой лодке с двумя маленькими веслами, но вот оно, сорокалетие, перед носом, а я даже не могу вспомнить, чем занимался все прошедшие годы. Практически половина жизни, а уцепиться не за что.

Да, был женат. Увы, разведен. Супружество не принесло особого удовольствия ни мне, ни моей второй половинке. Винить можно только себя. Если ты от природы психически здоров и адекватен, то с каждым годом жизни обязательно должен становиться умнее, мудрее, лучше - как вино, томящееся в подвале старого французского поместья. Все время думаешь: вот меня бы нынешнего засунуть в того балбеса, который энное число лет назад ухаживал за этой девушкой, читал ей глупые стихи, неумело любил, потом женился, ревновал, выстраивал вокруг себя глухие стены отчуждения, пьянствовал… Но, увы, как пел Макс Леонидов, все-таки не зря устроил Бог, что в прошлое нельзя написать письмо.

Есть у меня и сынок, двенадцатилетний ушастый оболтус.