Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 11, 2002

Вспомнит наш герой, как в позапрошлом году накопил деньжат на Болгарию, как не хотели с женой вдвоем выпускать, пришлось в обкоме лбом о пол стучать, как красные червонцы в трусах сверх положенного провозили, как баба в софийском универмаге одеревенела, как копейки их поганой, стотинки, на кафе жалела, вспомнит все это, получит деньги за выступления на полевом стане колхоза имени XIX партсъезда и прямым ходом в ресторан «Европа» на второй этаж, где и водку, и пиво в графинах подают, и — до упора, не то что на партсъездовские, но и в долг, а то и вплоть до личного дела по поводу бумаги из милиции. Вот вам и «Информационный бюллетень»!

Почему Белинков для обличения в конформизме выбрал именно Юрия Олешу? Почему не Федина, Катаева, Вс. Иванова? Оттого, что они никогда не были и смолоду в оппозиции? Но, во-первых, как сказать, они были «объективисты», что уже было крамолой, а во-вторых, и Олеша не был. Почему не автора «Двух капитанов»? Не Леонова? Не Эренбурга?! Не Тихонова, что, впрочем, было бы уж очень просто, а Белинков хотел сложной задачи. Но тогда почему не Зощенко, который написал в 30-е годы повести о Керенском и Шевченко, достойные самого забубенно-советского литератора? Потому что 1946 год покрыл его терновым венцом?

Олеша, уж простите, легкая добыча, он не борется за себя, и как он сдался власти, точно так же со своими текстами он сдается и Белинкову без боя. К тому же он пил, а в этом предмете причины и следствия далеко не всегда определенны: то ли пил из-за того, что не мог писать, как прежде, то ли не мог писать, как прежде, оттого что пил.

Вероятно, все дело в любви Белинкова к Олеше, которая, как известно, пристрастна к предмету страсти.

Я уж не раз задавался вопросом, на который не ответил: почему либеральное общественное мнение не равно к равным. Заклеймив во множестве выжженными лилиями Ал. Толстого и Катаева, несильно, но, потрепав Эренбурга, оно пальцем не дотронулось до Всеволода Иванова. Он не уклонялся от сталинского мейнстрима, он был в одном ряду с прославителями режима. Имелся у него и свой «Хлеб» — роман «Пархоменко» (1939), и своя «За власть Советов» — роман «При взятии Берлина» (1947), и публицистика: «Огромным, гениальным предвидением полны слова великого вождя, создателя дружбы народов, друга и отца народов; <���…> как только русские трудящиеся сделались хозяевами своей страны, не на словах только, как это им обещали меньшевики, кадеты и их заграничные поддувала <���…>; за годы сталинских пятилеток в Российской Федерации созданы <���…>; будет больше доменных печей, больше чугуна, стали, угля, больше хлеба, масла, больше заводов, турбин» и т. д. (статья «Верный путь» — «Огонек», 1946, № 50). Я даже не про «содержание», про «форму» какие там «цветные ветра» — слова живого нет! Про великого Сталина и домны писали Леонов и Эренбург, Федин и Фадеев, только всем уж давно предъявлен счет, за исключением Всеволода Иванова. Искренне недоумеваю: почему?

Когда я листаю чудом сохранившиеся в доме подшивки журнала «Огонек» за 1940 и 1946 годы — мое первое детское чтение, — оживают как воспоминание картинки, тексты же читаются по-новому.

«Игорь Шафаревич вне математики — рядовой советский юноша. Он большой любитель спорта <���…> С благодарностью он вспоминает и школу, и своих первых учителей — профессоров А. Г. Куроша и И. М. Гельфанда…» (Гард Э. Юные математики. — «Огонек», 1940, № 14).

«В день праздника мы спозаранку встали. / Всех радостное чувство подняло: / Мы знаем, скоро выйдет Сталин / На Мавзолей, на левое крыло. / Мы знаем, Сталин любит эту площадь. / Сейчас там тишь. Брусчатка и гранит… / Стоят войска в еще недвижной мощи, / И вождь на них внимательно глядит. / Он вольно дышит, расправляет плечи, / Часами здесь стоять не устает / — Прекрасен день величественной встречи / Вождя с народом. Любит он народ. <���…> К нему — улыбки, песни, и в цветах / К нему детей подносят на руках, / То будущее перед ним проходит / И отражается в его глазах, / Нам мысли гения неведом ход, / Но знаем: как всегда, и в этот час / Он о народе думает. О нас. / Для нас он мыслит. Трудится. Живет» (Заходер Борис. На Красной площади. — «Огонек», 1940, № 11).

«Будь то вода, что поле оросила, / Будь то железо, медь или гранит, — / Всё страшную космическую силу, / Закованную в атомы, хранит. / Мы не отступим, мы пробьем дорогу / Туда, где замкнут мирозданья круг. / И что приписывалось раньше богу, / Все будет делом наших грешных рук» (Щипачев Степан. — «Огонек», 1946, № 42–43).

Тамара Макарова и Александр Птушко делятся впечатлениями о заграничных кинофестивалях, помещено фото, сделанное в Каннах: группа советских кинематографистов, на внешнем облике которых ни малейшего отпечатка «совка», а Марину Ладынину в сногсшибательной белой шляпе или Сергея Юткевича с темными очочками, воздетыми на лоб, и в невероятных, на толстой белой подошве туфлях — хоть куда, только не в Эсэсэсэрию, где в них ни за что бы не признали своих и вряд ли узнали бы в Ладыниной свинарку, а в пижоне на белых подошвах — создателя «Человека с ружьем».

В те годы малые литературные мозги провинциала могли вдруг выработать, а цензура пропустить некую ахинею, которая спустя десять — пятнадцать — двадцать лет уже ни за что бы не появилась в печати, являясь, по сути, антисоветской:

«У Лукоморья дуба нет, / И кот ученый не мурлычет. / И те места, где пел поэт, / Колхозным краем стали нынче. <���…> Вокруг костра — доярки пляшут, / Руслан — кузнец, а рядом с ним, / В кругу подруг — нарядных нимф, / Сидит телятница Наташа — / Мои давнишние друзья / (С Русланом я учился в школе) <���…> Косить до солнышка нельзя, / И мы разучиваем роли, — / Мне объясняет Черномор, / Учетчик тракторной бригады. / И закипает разговор, / И сыплют шутками наяды» (Богатырев Вен. Руслан и Людмила. Альманах «Литературный Саратов», 1946).

В первом тексте Гимна СССР (1943) уже отсутствуют слова «коммунизм», «социализм».

Из уроков борьбы с сионизмом. Вышел на экраны фильм «Доживем до понедельника». Успех необычайный. Я — в редакции «Волги» — делюсь восторгами. Старшие товарищи в лице двух дам лет сорока:

— Сионистская картинка.

— ?

— Кто герой? А зовут как? Илья!!! Илья, в очках, самый умный и любит маму, все понял?

— Так ведь… Тихонов ведь…

— Для маскировки!

— А почему Абрамом не назвали?

— Пока еще боятся, погоди — назовут!

В начале 70-х годов родственник моей тогдашней жены, служивший в ленинградском КГБ, всерьез и таинственно поведал за выпивкой страшную историю о том, как Аркадий Райкин пытался переслать сионистам в Израиль кучу редких бриллиантов, поместив их в тело умершей бабушки или другой еврейской родственницы, которую отправляли в запаянном гробу на историческую родину, но органы вовремя пресекли, и если бы Райкин не был Райкиным, народным артистом и лауреатом, худо бы ему пришлось.