Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 9, 2003

На пике «евангелизации» России, в 1994 году, диакон Андрей Кураев писал об опасности «духовной катастрофы в России», которую «перестраивают на американско-протестантский лад». По словам Кураева, «если это удастся, это будет другая страна, не имеющая уже ничего общего со своей тысячелетней историей» [13] Диакон Андрей Кураев. Все ли равно, как верить? Сборник статей по сравнительному богословию. Клин, «Братство свт. Тихона», 1994, стр. 9 — 10. .

Однако ко времени визита г-жи Олбрайт дело забуксовало. Приток неофитов в западные секты сокращается, общественного признания миссия «евангелизаторов» не получает, несмотря на информационную поддержку либеральной прессы. Напрасно г-жа Олбрайт усмотрела в этом происки Московской Патриархии. У Православной Церкви не было ни опыта, ни фондов, которыми располагают американские антикультовые центры и миссии, публикующие ежегодно десятки изданий против «культов», по тем или иным причинам не вписавшихся в традиционный истеблишмент протестантских конфессий США: это «свидетели Иеговы», адвентисты, «церковь Христа», «харизматики», мормоны и проч. (мы упоминаем лишь те культы, которые в России лидируют по активности, численности миссионеров и новобранцев).

«Крестовый поход» (так называлась одна из миссий американских «евангелизаторов») не нашел поддержки в достаточно широких кругах российского общества. Западные культы привлекли к себе лишь ограниченное число тех людей (далеко, кстати, не худших) из определенного социокультурного слоя, которых в прежнее время именовали «простой советский человек». Попытки западных социологов проанализировать первоначальные успехи зарубежных миссионеров на постсоветском пространстве не проясняют сути дела и ведут к ошибочным прогнозам. Так, не оправдалась надежда Айлин Баркер на «толерантное» поведение лидеров-миссионеров с Запада, которые на собственном отечественном опыте знают некоторые опасности и заблуждения, связанные с членством в религиозных меньшинствах, и будут стараться их избегать. По мнению Баркер, «они, скорее, будут советовать местным обращенным поддерживать отношения со своими семьями, чем порывать с ними… Разграничение между членами движения и остальными людьми навряд ли будет столь резким, каким оно было на заре движения» [14] См. ее статью «Кто же победит? Национальные религии и религиозные меньшинства в посткоммунистическом обществе», перевод которой опубликован в издании Библейско-богословского института св. апостола Андрея — «Страницы» (2000, т. 5, вып. 1, стр. 105–136). . В постсоветской России об этом прогнозе можно сказать: сбылся с точностью до наоборот.

Если в пореформенной России XIX века распространение штундо-баптизма в крестьянской среде раскалывало сельскую общину, но никогда — семью, то сегодня религиозные новинки часто становятся причиной расторжения семейных и родственных связей. И это вполне объяснимо. При патриархальном укладе жизни (не только в крестьянской, но и в мещанской, и в купеческой среде) все обстояло просто: если «сам» менял веру, то перед домочадцами вопрос о свободе совести не вставал. А вот на исходе XX века в постсоветской России этот вопрос стоит — и очень остро, вплоть до полного разрыва с семьей. Что касается разграничения между членами американских (по происхождению) религиозных группировок и остальными людьми, то оно в России принимает не менее, а более резкий характер, чем на заре этих движений на их родине, в США. Здесь речь не идет только о вере и неверии. И в советскую эпоху зачастую жены офицеров потихоньку захаживали в церковь, а матери партработников тайком крестили внуков, однако различное отношение к религии по преимуществу не вызывало острейших семейных конфликтов и трагических коллизий. Если на партийно-государственном уровне атеизм был обязательным показателем «советскости», то в домашнем кругу присутствовала толерантность.

Семейная свобода совести интерпретировалась официально как «пережиток прошлого», но все-таки допускалась. Во всяком случае, такое положение вещей установилось с Отечественной войны, когда идея классовой солидарности пролетариата оказалась нежизнеспособной, а национально-историческая память востребованной. Вера и неверие могли уживаться под крышей одного дома, потому что это был свой дом, с привычным укладом жизни и ценностными ориентирами. Но совсем иное дело — иноземные гости, которые появляются у вас в доме и начинают внушать вашим близким, что у вас все не так, как у людей, и что все надо менять — и лицо, и мысли, и чувства.

Если новообращенного сектанта ранее связывали с семьей теплые отношения, он/она поначалу стремится привлечь родных к своей вере и ввести в свое новое «духовное братство». Семья же действует в противоположном направлении. За ценой не стоит ни та, ни другая сторона. И здесь ситуацию можно прокомментировать словами Л. Н. Толстого: каждая несчастная семья несчастна по-своему. Волею судеб мне часто приходилось быть вовлеченной в семейные коллизии, когда кто-нибудь из домочадцев попадал в ту или иную секту. В финале бывает: либо победа, либо поражение. Победа, если удается перетянуть семью на свою сторону. Поражение, если не удается. С такой развязкой я столкнулась дважды.

Как-то к нам в Воронежскую семинарию пришла женщина и попросила поговорить с ее дочерью, примкнувшей к «свидетелям Иеговы». Мать со слезами на глазах объясняла, что ее дочь была «такая верующая, никогда в праздники не занималась домашними делами и матери не позволяла». Показательны доводы матери, которая пыталась убедить дочь не менять веру. «Как же так, — говорила она, — ведь это все чужое. Все равно, как у тебя взяли бы твоего ребенка и дали другого». Как выяснилось, ни мамаша, ни ее «очень верующая дочь» не были, что называется, «церковными людьми». Принадлежность к православным ограничивалась соблюдением праздников, освящением куличей на Пасху и, конечно, походом в Церковь за крещенской водой, но тем не менее для матери все это было свое, а «свидетели» — чужое, уводящее дочь и маленькую внучку не только от нее, но и от всей родни. Наша богословская дискуссия с новообращенной закончилась ничем. Дочку не смутило, что присутствовавшие при разговоре «свидетели» не могли объяснить ни одного из тех библейских текстов, которые они «не проходили» по номерам их журнала «Сторожевая башня». Аргументы братьев по вере: «Мы не пьем, не курим, не блудим, не воюем» — ее вполне удовлетворяли. А муж ее прямо заявил: «Мне это все (ссылки на Писание) ни к чему. Они люди порядочные, плохому не учат, предложили мне хорошую работу, а мать ее (теща) пусть к нам не лезет». Финал истории по-русски прост: зять спустил тещу с крыльца, на этом родственные отношения прервались.