Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 9, 2003

С.-Петербруг.

О стихах Дмитрия Быкова трудно писать, поскольку то и дело при этом приходится преодолевать устойчивые представления о Быкове, сложившиеся у значительной части аудитории и основанные на внелитературных мотивациях. Постоянная борьба с быковским имиджем изматывает. Тем более, что быковский имидж — цепочка недоразумений и ошибок (если не сказать — цепочка подмен). Вообще стереотипное восприятие поэзии Быкова — одно большое недоразумение. Принято считать, что Быков пишет «журналистские стихи» — легкокрылые, многословные, поверхностные и грубоватые.

Легкокрылые? Пожалуй, да. Можно даже сказать, что этим стихам вредит излишняя точность словоупотребления: между словами и их смыслами нет промежутка, зазора. Быков слишком легко умеет находить нужное ему — здесь и сейчас — слово. Это может вызвать — и вызывает — недоверие: стихи Быкова кажутся чересчур «гладкими».

Многословные? Зачастую — да.

Поверхностные? Нет. Думаю, что на поэзию Быкова по смежности переносятся особенности его публицистики, действительно поверхностной — во многих случаях.

Грубоватые? Нет, нет и еще раз нет!

Сама поэтика Быкова может показаться кому-то и грубой — вследствие своей, что ли, «допотопности». В отличие от многих, Быков — не поэт языка, не поэт отдельного слова, взятого в его неповторимой особости, не поэт речи и речевой фактуры; он — поэт мысли, поэт высказывания, сентенции. Быков — автор домандельштамовской эпохи (несмотря на присутствие в его поэзии большого количества цитат из Мандельштама). Он не разлагает текст на составляющие. Для Быкова информация, заключенная в строках, заведомо важней того, что между строк. На фоне продвинутых коллег, уверенно идущих по пути «лингвистической поэзии», Быков смотрится Надсоном.

Вот тут-то нас и подстерегает подвох…

…В некий момент я вдруг понял, что мы неверно представляем себе психологическую подоплеку процессов, происходивших в литературе на грани ХIХ и ХХ веков. Мы полагаем: было типа того, что скучных позитивистов-материалистов-общественников-народников-некрасовцев сменили рафинированные символисты-эстеты-декаденты. Толстокожие носороги уступили место хрупким и нервным мотылькам. В действительности, как мне представляется, все было с точностью до наоборот: надсонов-мотыльков победили брюсовы-носороги. Почти все поколение «позитивистов» и «общественников» спилось, не найдя себе места в российской действительности, а очень многие «декаденты» стали отличными менеджерами (издателями, редакторами и т. д.): для этого требуется весьма здоровая психика. Да и не поверю я никогда тому, что у Брюсова, Вячеслава Иванова и Макса Волошина нервы были менее крепки, чем у Глеба Успенского, Николая Успенского или Гаршина, — все вопиет против этого. Позитивисты-некрасовцы-то и были истинными декадентами, неудачниками, слабыми мира сего. Тонкая организация чувств чаще всего не сопутствует использованию тонких технологий (к слову: я всегда ужасаюсь обороту «тонкие технологии»; слова «тонкий» и «технология» сочетаются друг с другом примерно так же, как слова «диагностика» и «карма»).

Закономерность эта работает и в современной литературе. Для меня самый тонкий из всех нынешних поэтов — «журналюга» Дмитрий Быков, он и есть — главный декадент, а многие из тех, кто мнят себя декадентами, — изысканные постмодернисты и метафористы — холодные профессионалы, только и всего. К примеру, я считаю, что стихи Быкова тоньше стихов Владимира Аристова или Аркадия Драгомощенко. Так ли уж тонки хитроумные инсталляции, различного рода артефакты под музейным стеклом? Я не нахожу в них ничего «тонкого», за исключением пресловутых «тонких технологий».

Дмитрий Быков — по преимуществу поэт экзистенциального склада. К сожалению, именно эта сторона его творчества выпадает из поля зрения критиков (ни один из критиков ни разу не упомянул пронзительнейшую поэму Быкова «Памяти Николая Дмоховского» — чудны дела людские). Основная тема поэзии Быкова — отношения между человеком и миром, внутри которого человек пребывает. Человек при этом — чужд миру, не может слиться с ним, стать его частью, а мир — иноприроден человеку. Можно даже сказать, что они враждебны друг другу. «Я и мироздание», «я и Бог», «я и Россия» — варианты одной и той же тематики. В точках соприкосновения «я» и «не-я» возникает несовместимость этих начал. Мироздание, сотворенное не по человеку, жмет, царапает и мучит его, подобно тому, как ботинок, сделанный не по ноге, жмет, царапает и мучит ногу. Мозоли, ссадины, раны, увечья, причиняемые душе чужеродным пространством «не-я», — основной предмет быковской поэзии. Эта поэзия очень противоречива — на уровне осмысления мира, и при этом цельна — на уровне его восприятия. Быков разворачивает веер метафизических вариантов, почти все они не согласуются друг с другом: лирический герой Быкова может представать атеистом, богоборцем, гностиком, агностиком, позитивистом — кем угодно. Под всем этим многообразием всегда можно найти единую подоснову — мучительное чувство несоответствия с «не-я». Быков как будто бы пытается заклясть всевозможными словами Гибельную Бездну или по крайней мере как-то объяснить появление Гибельной Бездны (для Быкова как для типичного интеллигента истолковать опасность означает — защитить себя от нее). Стихи Быкова эмоциональны, в них эмоция порождает мысли; именно поэтому мыслям Быкова не очень доверяешь (знаешь, что они — плод паники), зато эмоции Быкова доверяешь в самой высокой степени.

Во все времена существовал тип людей, которому трудно подобрать определение; раньше про таких людей говорили: «Они наделены тонкой душевной организацией». Сейчас в этом слышится что-то смешное. Я не решаюсь дать название людям данного склада — в современном русском языке нет такого слова или словосочетания, которое характеризовало бы этих людей, не унижая их (может быть, потому что подобных людей все меньше и меньше). Так или иначе, но есть те, кто воспринимает все вокруг необыкновенно остро, острее, чем другие. Это свойство, данное от природы. Небезопасное для своих носителей (я склонен считать, что сколько Бог дает человеку, ровно столько же Он у него отнимает — потому талантливым людям так трудно жить). У каждого из нас есть два ума: ум эмоциональный (он улавливает тонкие импульсы, реагирует на обиды, слышит интонации) и ум рациональный (определяющий причины, масштабы и соотношения разных явлений). Чересчур мощный эмоциональный ум может подавить работу рационального ума — и этим осложнить жизнь личности; Быкову, во всяком случае, он осложняет жизнь в значительной степени.