Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 10, 2003

Потом Тр<���ифоныч> налил Вор<���онкову> водки, тот не отказался, они хватанули по стаканчику, и Тр<���ифоныч> стал читать ему свой „Триптих“ („По праву памяти“. — П. К.). Вор<���онков> прослезился, сказал, что это надо печатать, что он сам то ли сын попа, то ли что-то в этом роде, и просил взять стихи с собой. У Тр<���ифоныча> хватило благоразумия не отдать ему их сразу, но он пообещал прислать на др<���угой> день. Я стал его упрекать в простодушии, а он сказал: „Так одного возницу саперы предупреждали, не иди дальше, шоссе минировано. А он: ‘Хуй с ём’, — пошел и взлетел на воздух“».

«Наступает такой момент: никто никого не боится и все боятся всех».

«<5.VII.1969> <���…> Тр<���ифоныч> еще пытался предложить Вор<���онкову> обсуждение в союзе. „Не знаю, А<���лександр> Т< рифонович>, — задумчиво сказал лукавый царедворец. — Ну кто сейчас из секретарей? Кожевников, Сартаков, я, Марков. Надо ли обсуждать в таком составе?“ И игра была сыграна.

Пошли мы к Сацу и выпили по косушке».

«C 29.IX по 25.X — в Ялте. <���…> Море было холодное, ветры, шторм. Купался не больше 10 раз. Не повезло на этот год с отпуском.

На пляже в Ливадии, пузом вниз на лежаке, муж читал жене вслух Кочетова».

«28. X. <���…> Тр<���ифоныч> о нем (К. Чуковском. — П. К.) одно твердит: „знал что почем“, и вспоминает снова историю с „Ив<���аном> Ден<���исовичем>“. Да и когда „Страна Муравия“ вышла, Корней написал ему неожиданно письмо: если критики достойно не откликнутся на вашу поэму, то я сам тряхну стариной. И последнее его письмо А<���лександру> Т<���рифоновичу> — о стихах <���…>. Впрочем, я-то знаю, что это инспирировано <���…> через Каверина, чтобы поднять Тр<���ифоны>чу настроение тогда. Ну да ладно. Я сам благодарен ему за необыкновенно доброе письмо и слова привета, кот<���орые> разные люди то и дело этот последний год передавали мне.

Поколение людей, еще державших живую связь со старой культурой и традицией 19 века, уходит окончательно, и страшно подумать, что за паяцы остаются на сцене».

«5. XI. <���…> Утром Тр<���ифоныч> звонил — деятельный, бодрый, гов<���орил>, что поедет к Воронкову, а потом зайдет домой ко мне. Но человек предполагает, а бог располагает. Воронкова поймать нельзя. С утра он поехал на секр<���етариат> РСФСР, где, видимо, исключают Ис<���аича> (Солженицына. — П. К.). Днем сидели в ред<���акции> и вели неторопливый, невеселый разговор. <���…> Нужны подготовит<���ельные> работы для евангелия III тысячелетия. 3 источника — марксистск<���ая> социология, христ<���ианская> нравственность — и научно-технич<���еская> революция. А не шутя, XXI век может стать веком нового расцвета этики, задавленной ныне соц<���иальным> бытом и „точными“ науками едва ли не во всех странах света».

«9. XI. <���…> Ан. Вильямс о Шост<���аковиче>. Его позвал в больницу добрый знакомый. „Я умираю, прости, я всю жизнь писал на тебя. Волнуюсь только, кого теперь к тебе приставят. Ведь я тебя любил“. Ш<���остакович> успокаивал его, как мог. Самое смешное, что он выздоровел. Готовый сюжет для Мопассана».

«11. XII. Получили сигнал № 10, средненький номерок. Принимали поляков <���…>. Было натянуто и скучно.

Под вечер явился Дем<���ентьев> (еще один член редколлегии, из „твардовской команды“. — П. К.), прочитавший мою статью <���…>, сам напуганный, и меня пугал. Развернул, как обычно, целую программу „спасения“ статьи. По его мнению, особенно опасны прямые аналогии, а пуще эмоцион<���альный> тон в характеристике эпохи. Он показывал виртуозное умение, как, вычеркнув авторск<���ий> текст между двумя цитатами, можно сделать все безопаснее и надежнее. Его бы воля, он одними цитатами писал. Особенно напугало его место о журналах — прямой намек, и пренеприличный.

Измаял он меня, я слушал его журчание <���…> до 10-го часу и домой пришел со свинцовой головой».

«9.1.70. <���…> Говорят, что Дм<���итрий> Донской после Куликовской битвы был найден на поле в бессознательном состоянии, но отнюдь не был ранен. Не судьба ли А<���лександра> Т<���рифоновича>?»

«29. I.70. <���…> А<���лександр> Т<���рифонович>: „Я решил — помирать так с музыкой“. Он еще вчера смеялся над Дорошем, кот<���орый> предлагал ему писать „какому-нибудь большому начальнику“. А теперь пришел к мысли писать Л<���еониду> И<���льичу> Б<���режневу> — „последнее“ письмо, где сжато коснуться всего — и Солж<���еницына>, и „Огонька“ с „Соц<���иалистической> индустрией“ (речь идет о газетно-журнальной атаке на журнал. — П. К.), и, главное, своей поэмы. Вчера он набросал какой-то текст, советовался с Сим<���оновым> и Дем<���ентьевым>, но показывать не хочет, собирается шлифовать.

Неск<���олько> раз повторял: „Это конец“. Так надо уйти, облегчив душу и высказавшись. Не помню, по какому поводу он сказал сегодня: „Такой редакции, как наша, не было никогда. Тут люди собрались один к одному“.

Паперный читал пародию на Кочетова. Трудно пародировать то, что само по себе есть пародия».

«3. II.70. <���…> Эм<���илия> (цензор. — П. К.) тихонько пожаловалась, что Фомичев (цензор-начальник. — П. К.) сделал ей выговор за симпатии к „Н<���овому> м<���иру>“. „М<���ожет> б<���ыть>, вам там надо работать?“ — „Да меня, к сожалению, не возьмут“, — сказала Эм<���илия>».

«5. II.70. <���…> Ночью почти не спал, думал о наших читателях, таких, как Васильев, или норильские мои учителя, или экскаваторщик из Кызыла. Для многих это был последний клочок твердой земли, ниточка связи с официально признанной общественной жизнью. Теперь — пустота. Лит<���ерату>ра снова уходит под землю.

Последний год мы жили условной, временной жизнью. Как подбитый самолет, шли на одном крыле — и тянули с усилием, теряя высоту — еще лесок внизу перемахнули, еще поле, еще перелесок, а там и конец».

«7. II. А<���лександр> Т<���рифонович> звонил из Пахры. Вопреки моим опасениям, он здоров и добрался благополучно до дачи. А я в каком-то анабиозе. Сплю, спокоен и вял, ничего не хочется.

Вечером были в Театре на Таганке, спектакль „Пугачев“. Бутафорская отрубленная голова подкатилась мне под ноги. Я взял ее осторожно за волосы и поставил на сцену».

«17. II. От Вор<���онко>ва ответа нет. У Тр<���ифоныча> еще бродят какие-то иллюзии, подогретые слухами, что Бр<���ежнев> не подписал его отставки <���…>. Ходят литераторы, взглянуть на нас, пожать руку. Тр<���ифоныча> это начинает бесить. „Если он (про кого-то из сегодняшних) тоже ‘пожать мою честную руку’ — и его выгоню“. В этих приветствиях и в самом деле рядом с искренним порывом есть уже и либеральная мода, достаточно противная».