Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 12, 2003

Мне скоро 18 лет, я на тех же позициях: надо отойти от Саши, а то, не ровен час, скажет, что хочет меня поцеловать… Нет уж, увольте, зачем мне нужны подобные тревоги!

И все же рассказала Ольге о Саше. Она хмыкнула:

— Надо же — у нашей Анюты кавалер! Интересно, если бы такой парочке пожениться, где бы они жили и чего бы ели? Ха-ха!

Я обозвала ее дурой и поехала в Лесной к своей Таточке. Она выслушала внимательно и заплакала:

— Какая ты счастливая! Тебя Саша любит! А мой Гришенька при встрече сузит глазки и с усмешечкой спросит: «Ах, это вы, Таточка?! Как поживаете? Извините, я спешу, договорился с Майкой в кино пойти»… (Он с нею теперь дружит.) А я хожу-брожу по улицам, чтобы хоть издали на него посмотреть… Я несчастна!!

И ее я назвала дурой, выругала, наобещала ей много Гришек в жизни. Сказала: «Ты будешь влюбляться в каждого, кто хоть раз тебе улыбнется».

С мамой посоветоваться не умею. Ее принцип — постигай все сама, ты умная и должна знать, что хорошо, что плохо. Хорошо, что Таня посвятила меня в свою тайну о появлении у нее лунного женского цикла, наступившего на четырнадцатом году жизни. Появись это у меня в четырнадцать лет — я бы ломала голову. Но я припозднилась — на шестнадцатом году это началось. Я уже и в учебниках в медшколе прочитала. А нормально ли так поздно? Мама не спрашивала, когда и как произошло…

Мое физическое и духовное развитие шло с запозданием.

В очередном письме тетушке я мимоходом задала вопрос: что такое любовь? Что ответит любившая и обманутая? Я уже знала от бабушки, что «Маня полюбила приехавшего откуда-то лекаря по фамилии Ребуде (так бабушка выговаривала фамилию лекаря), который улестил девку городскими ласковыми речами, а как узнал, что ребеночком пахнет, и скрылся в одночасье…».

Любившая когда-то, «пригулявшая в девках ребеночка» тетушка ответила: «Любовь — обман, блажь и дурь. Никому не верь».

Книги в библиотеке я теперь подбирала себе сама. Увлеклась лыжами: тренировки, соревнования, походы. И брат Толя на моем попечении. Привязан ко мне. Похож на девочку. Однажды Оля нарядила его девочкой и послала к себе домой с чайником, будто водички попросить. Олина родня не узнала, что это Толя, и расспрашивала, «в какой квартире ты, девочка, живешь?».

Приближался Новый (1941-й) год. За два дня до Нового года Саша подошел ко мне в школьном коридоре, спросил, как я буду встречать праздник.

Я не знала в своей жизни встреч Нового года — ни семейных, ни общественных. В деревне праздновали Рождество. А вот так, чтобы в доме с 31-го на 1-е сидеть за новогодним столом, чтобы наряженная елка, поздравления, — не было этого. Я задумалась…

Саша сказал:

— Можно, я к тебе приду встречать Новый год? Я адрес твой знаю — взял в канцелярии. Даже побывал на твоей улице…

А может, он побывал и на лестнице нашей и уже знает, что квартира № 1 — с надписью «Дворницкая»?

И я представила картиночку: придет Саша к 12 часам ночи, все спят, никакого торжества, каждый сам по себе: мама праздники не любила; Степан Иванович будет спать в валенках и в полушубке, готовый в любую минуту встать и идти открывать парадную дверь и получать новогодние чаевые. Значит, Сашу я должна буду развлекать в кухне… Нет, нельзя. Он ведь представляет, наверно, иначе. Семейный дом ему был нужен, а я его сама не имела.

— Я приглашена моими двоюродными сестрами, они живут в Лесном. Тетка просила приехать пораньше, помочь ей елку наряжать и стол накрывать. Я впервые в жизни буду сидеть за новогодним столом… А где ты будешь под Новый год?

— Где же, кроме общежития? Наверно, все разбредутся. Буду читать… А может быть, можно мне быть с тобой у твоей тетки?

— Нет, Саша. Надо знать своеобразие и самодурство моей тетки. Ее дети ходят при ней на цыпочках. А к тому ж там устраиваются смотрины жениха моей старшей двоюродной сестры, ее дочери, которая ждет не дождется сбежать из дома маменькиного — в замужество, в любое замужество, чтобы избавиться от материнской тирании.

— Ну, тогда разреши прийти к тебе первого? Сходим в кино, погуляем по городу…

— Видишь ли, опять тетка помеха: она уже абонировала меня на первые два дня моих каникул, чтобы я «читалкой» при ней была. Читать надо какие-то истерзанные книжки-романы, без начала и конца… Она будет лежать на своей пышной кровати под атласным пуховым одеялом, раскладывать карты и гадать на круге царя Соломона, а я, сидя на низенькой скамеечке у ее кровати, читать ей. Знаешь, каникулы только начинаются, с третьего января я буду свободна и зайду к тебе в общежитие — тогда и составим программу «культурных мероприятий» на каникулы.

Ах, если бы знать, как плохо и тоскливо будет Саше под Новый год! Если бы я могла представить, как душило его одиночество! Какой мрак был в его душе!

3 января я вынула из почтового ящика письмо от Саши: «…Новогодняя ночь. Пишу это письмо на одной из загородных станций… Поздравляю тебя и желаю огромного счастья… Я очень устал и ничего не хочу от жизни… Если я останусь жить в эту страшную новогоднюю ночь, в школу не вернусь… Саша».

Заканчивалось письмо есенинским стихотворением «Не ходить, не мять в кустах багряных лебеды и не искать следа. Со снопом волос твоих овсяных отоснилась ты мне навсегда…».

Письмо плясало в моих руках, сердце колотилось. Побежала к Ольге. Она несколько раз пробежала глазами Сашины строчки, тряхнула головой:

— Чепуха! Играет в разочарованного… Играет на своих и чужих нервах!

— Нет, Оля, не играет! Я только сейчас поняла, как он страшился новогодья… Каникулы. Студенты из общежития разъезжаются. А ему некуда ехать, не к кому пойти, а одному сидеть под Новый год — это страх божий…

— Ну знаешь ли, я не понимаю, как это — один? Молодой человек — и сидит сиднем, без друзей, без компании? Сам виноват в своем одиночестве…

Куда бежать, что предпринять? Не знаю адресов студентов. Где живет Сергей Богданов? Или кто-то другой? Удивительное сделала открытие: в школе мы все в кучке, но общения друг с другом вне школы — не было. Во всяком случае, мне не приходилось у кого-нибудь дома бывать. Опять это результат воспитания: «Не спрашивают — не лезь, не зовут — не набивайся, не будь белой вороной…»

Бегу в школу, тревога нарастает… «если останусь жить… я очень устал». Где он? Что с ним?

Зашла в общежитие — там спит третьекурсник, не в Сашиной комнате. Про Сашу сказал так: «Тридцать первого вроде поговаривал, что уедет куда-то на все каникулы…»

В канцелярии секретарша дала адрес Богданова, не спрашивая, зачем он мне нужен. Сережа удивился моему появлению, встревожился моей тревогой, а когда прочитал Сашино письмо, позвонил домой директору школы, дал мне трубку (кстати, я вообще впервые в жизни разговаривала по телефону). Я не зачитала ему всего письма, а только строчку «если останусь жить…». Директор обещал навести справки, что-то предпринять.