Жан Жубер - Незадолго до наступления ночи

Мысль о старике, которого он и видел-то всего один раз, занимала Александра. Кто он? Призрак, сошедший со страниц какой-нибудь книги? Или, если спуститься на землю и предположить нечто более прозаическое, этот старик такой же исследователь, как и сам Александр? Быть может, он заблудился в этом лабиринте и просто искал дорогу?

Когда Александр спросил Марину, не занимает ли кто-нибудь из его коллег по исследовательскому цеху один из соседних кабинетов, она ответила:

— Нет, на нашем этаже нет никого, кроме вас.

— А на других этажах?

— Мне об этом ничего не известно. Но почему это вас интересует?

— Да нет, не так чтобы очень… Просто я немного удивлен тем, что никого здесь не вижу. Это так странно… Ах да! Вчера я видел на четвертом этаже какого-то очень пожилого мужчину с длинной белой бородой. И я задался вопросом, кто бы это мог быть…

— С белой бородой? Нет, я такого человека не видела. Кстати, четвертый этаж не входит в мою сферу обслуживания. Наша библиотека огромна, вы же знаете. Быть может, кто-то и работал в одном из кабинетов? Вполне возможно… Однако вы должны знать, что получить разрешение на пользование отдельным кабинетом чрезвычайно трудно. Да, очень, очень трудно! Вам просто повезло… или кто-то за вас похлопотал, словом, оказал протекцию…

— Можно также предположить, что наследию Брюде придают особое значение…

— Особое значение? Возможно, но ведь в наших фондах хранится такое количество произведений разных авторов! Если бы вы только знали сколько!

— Да, кстати, а не знаете ли вы случайно, вернулся ли уже господин директор?

— Нет, не думаю… Но почему это вас так беспокоит? Вам следовало бы быть поусидчивее и работать с большим рвением, а то мы с Верой отметили про себя, что вы не очень-то быстро продвигаетесь в ваших изысканиях. Вот уже который день мы по вашему требованию приносим вам одну и ту же папку.

— У меня возникли некоторые затруднения… Мне нужно было время, чтобы кое-что обдумать, — промямлил Александр, — а потом еще сказывается общая усталость…

Он тотчас же испытал приступ жгучего стыда из-за того, что позволил себе так жалобно сетовать на свои проблемы, словно он выпрашивал у нее благорасположение, как нищий выпрашивает подаяние. Кстати, особой симпатии во взгляде молодой женщины он не заметил, скорее она смотрела на него после его жалкого нытья с легким раздражением и жалостью. Он не успел определить, чего же было больше: раздражения или жалости, так как Марина, еле заметно пожав плечами, отвернулась от него.

— Я должна вам заметить, господин профессор…

Когда Вера употребляла в речи этот оборот, вкладывая в него, как казалось Александру, некоторую долю иронии, он уже знал, что надо быть готовым к чему-то неприятному… во всяком случае, не приходилось ждать ничего хорошего…

— Я должна обратить ваше внимание на то, — продолжала Вера, — что вы собрали в своем кабинете очень большое число произведений разных авторов…

— Ах да! Простите… Их действительно скопилось слишком много, на ваш взгляд? — пролепетал Александр.

— Я была бы вам очень признательна, если бы вы оставили при себе лишь несколько книг, которые необходимы вам для работы, и не держали попусту книги, которые могут понадобиться другим читателям. Представьте себе, что кто-то закажет интересующую его книгу, мы получим требование, а книги на месте не окажется, потому что она лежит у вас в кабинете на полке. Да, к тому же ведь вы занимаетесь исследованием творческого наследия Брюде, не так ли? Так зачем же вам книги других авторов?

— Да, конечно, но, видите ли, это работа очень трудоемкая, тяжелая, и я нуждаюсь в отдыхе, мне нужно иногда немного развлечься, я бы даже сказал, отвлечься от навязчивых идей Брюде, отдалиться от его рукописи, словно таким образом я смогу на некоторое время отделаться от него самого…

— Возможно, дело обстоит именно так, как вы сказали, но вы не должны по этой причине препятствовать нормальной работе библиотеки.

— Простите меня великодушно… Я отдам вам книги, без которых я смогу обойтись. Я посмотрю, что я смогу вам вернуть…

— Посмотрите, пожалуйста, и поскорее! Прямо сейчас! — сказала Вера твердо, приказным тоном, не терпящим возражений.

Она стояла около двери, строгая, суровая, словно часовой на посту, и зорко, бдительным оком наблюдала за тем, как Александр торопливо и неловко перекладывал книги с места на место, как рылся в книгах старческими, чуть подрагивающими руками. По ее холодному виду, по ее неподвижности, в которой было что-то угрожающее, Александр догадывался о степени ее недовольства его поведением, о том, что она не только его не одобряла и ему не сочувствовала, но даже за что-то презирала.

— Но есть еще кое-что и посерьезнее… — продолжала она, — дело в том, что мы с моей сменщицей заметили, что за последнее время вы в своей работе не очень-то продвинулись вперед. Вы как остановились на десятой папке, так над ней и сидите. Не забывайте о том, что вам предоставили в пользование этот кабинет в качестве своеобразной награды за прошлые заслуги… В том случае, если вы прекратите ваши исследования, мы будем обязаны сообщить об этом господину директору или господину заместителю директора, потому что именно он дал вам разрешение на допуск в фонд библиотеки. Вполне вероятно, он попросит вас освободить кабинет. Я уже давно хотела предупредить вас об этом, но все почему-то откладывала…

Александр слушал Веру молча. Он был ошеломлен этим известием, подавлен, убит. При мысли о том, что его могут изгнать из библиотеки, его охватила настоящая паника. Ведь тогда… тогда он должен будет упасть с этих «горних вершин» в шумный, крикливый, кривляющийся мир, от которого ему на несколько недель удалось «избавиться», ибо он нашел убежище здесь, в библиотеке. Такое «падение» будет для него ужасно, гибельно! Это будет… настоящая катастрофа, вот что это будет! Что делать дальше? Возвратиться домой? Об этом не могло быть и речи! Что ему там делать? А если остаться в отеле, то чем заполнять дни? Неужто сидеть в номере и смотреть в стену или в потолок? И иметь в качестве «товарищей по несчастью» или в качестве «собеседников» только однорукого портье и набитых соломой птиц, томящихся в заточении в стеклянных витринах? Тогда ему, вероятно, придется задернуть наглухо занавески на окнах, лечь в постель, свернуться там в клубок, натянуть одеяло по самые глаза и лежать так, не шевелясь…

Вера продолжала в упор смотреть на Александра.

— Ну так что? — спросила она строго.

— Вы были правы, когда заговорили со мной об этих проблемах. У меня выдалась тяжелая неделя, я немного прихворнул, но сейчас я чувствую себя намного лучше… да, намного лучше… И я буду вам весьма признателен, если вы принесете мне одиннадцатую папку.