Алексей Мясников - Как жить?

Я признался в этом Ларисе. Она пыталась что-то возразить, но я уже тянул на себя огромный зад, она жаловалась, ей было больно. Я был в отчаянии, я уже ничего не хотел, я мучился от бессильного желания. Вдруг Лариса опрокинулась на спину. Не успев понять, в чем дело, я оказался верхом на ее груди и сразу же, не без ее участия, попал за щеку. Она поправила подушки, подняла выше голову и деловито закачала головой, тщательно, вытянув губы, смачивая меня слюной. Сочные губы блестели, тонкие ноздри раздувались на вдохе, румяная, как апорт, головка неутомимо кланялась моему паху. Но я желал большего. Лариса отпустила меня. Без слов развернулась ко мне спиной и тогда я вкусил наконец всю сладость общения с ее великолепной задницей. Она ойкнула, когда я вошел туда, но потом успокоилась и я начал медленно, осторожно развивать свой успех. Я заходил туго, чувствовалась близкая кость. Я прижимался к ней всем существом, путался в складках ее живота и, подхватывая на весу полные матовые груди, сходил с ума и хватал разгоряченным ртом ее спину, шею…

… Утром я улетел.

… Мог ли я думать, что увижу ее? И тебя Нина, и тебя Стелла, и вас Елизавета Михайловна, и тебя, которую я так и не узнал как зовут, и тебя, имя которой давно забыл, и тебя, и тебя… Но отчего такой страх? Какой страшный уродливый сон наша встреча. Мне жутко смотреть в ваши шальные незрячие глаза. Ну, очнись хоть одна, это же я — Витя! Делайте что хотите, но узнайте же, признайте меня!

Их нагота заслоняла, душила меня. Я падал в мешок, сотканный из голых, знакомых мне женщин, и он затягивался все туже и туже. Еще мне казалось, что это большие белые камни. Сейчас они обрушатся на меня, и белая гора встанет на этом месте.

Да они ли это, боже? Уж не сама ли судьба, воплотившись в их образы, догоняет меня, а я бегу от нее, бегу как от собственной тени. И мне стало смешно. Ну вот он я. Я иду вам навстречу, я падаю ниц и целую землю, в которую сейчас вы меня втопчете, целую, как целовал когда-то вас.

И вольный табун обнаженных женщин набежал на меня, ударил жаром и потом. Проскочила одна, другая. Они обходили меня, перепрыгивали и уносились, обдавая пылью, запахом взопревших тел. И ни одна из них не задела меня. Я повернул голову и увидел проносящиеся мимо ноги. Костлявые и толстые, стройные и кривые, гладкие и волосатые — они мельтешили, как спицы раскрученного колеса. Мысль, что они так и пробегут мимо, вдруг обожгла меня, стала нестерпимой. «Куда же вы?» Я пытался достать их, хотя бы задеть кого-нибудь, но они ловко обегали меня, и руки мои, распарывая воздух, падали снова в пыль. Слезы текли по грязным щекам. Я хотел подняться, но ноги не слушались. И, когда пробежала последняя, я ползком, на карачках бросился за ней. Но и она уже смешалась с толпой. Я видел лишь развевающиеся, как конские гривы, волосы, спины, спины, да мерно раскачивающиеся бедра. За собой они оставляли мрак. Стало темно и прохладно.

Женщины слились в одно полыхающее зарево. Оно все удалялось, пока не превратилось в светящееся пятно, потом в точку, а потом и совсем не погасло.

Когда мне говорят, в чем смысл жизни, я вспоминаю одну историю.

Служил я солдатом. В городе. Давали нам на полдня увольнительную. Что было делать с этой увольнительной? Кино нам и так показывали. Кормили нормально. А лет нам было 18–20. Чего не хватало? Конечно, женщин. В ней-то, в женщине, и был смысл увольнительной.

Не знаю, как я приперся в женское общежитие. В комнате три дамы. Работают на заводе. А что взять с солдатика? Ухаживаю, общаемся, кормят. Сначала с Раей, потом еще пришла. И обе в голос говорят: жди третью.

А у нее вторая смена. А увольнительная заканчивается. Надо быть в части к 11 ночи. Так она как раз в это время пришла. Познакомились. И рванул я на всех скоростях в часть.

Снова пришел, когда все были в первую смену, а ей опять во вторую. Сидим за столом. Симпатичная девушка. С пухлыми губками. Серьезно помалкивает и только внимательно смотрит серыми глазками. Хрупкая фигура с точеными формами. Так и тянет на грех. Дала мне по морде. И слезы. Значит, в постель…

Сказала, что придет к 11 ночи. Что же делать? Рая пришла, и другая. Увольнительная заканчивается. А я жду мою ненаглядную. И уже все по фигу. Тем более что женщины относились ко мне хорошо. Наверное, догадывались, что у меня с их соседкой что-то началось не на шутку.

И вот они сидят себе, чтобы мне было не скучно. А они же с работы, и клонит их в сон. Легли. «Жди, — говорят, — щас придет».

Я понимал: карьера армейская заканчивается. Жизнь пошла на абордаж.

Она приходит, видит меня и лежащих подруг и как ни в чем не бывало раздевается, ложится со мной… И до утра. Рано утром, часов в 5 я все-таки очухался и побежал в казарму. Только пошли троллейбусы. Я захожу в пустой вагон и вижу одного пассажира. Это был мой старшина, вечно улыбающийся Попеску. Он смотрит, я смотрю.

Доехали молча до части. Он меня, конечно, сдает прямо на КПП. И меня сажают на гауптвахту.

А с девочкой… мы подружились. Когда она приходила с работы — ждала меня. Бегал в самоволку уже без всякой увольнительной. Через забор. Иной раз прощали. Но не всегда. Перевели в другую часть, за городом. И все-таки я вырывался к ней. Но редко.

Все уже знали. Вахтерши пропускали без звука. Иной раз открывали окно, и я лез. Потом она рано утром провожала меня до троллейбуса. Зимой, когда темно и горит где-нибудь только один фонарь.

… Дембель. Год уже я там не появлялся. Привезли на центральную площадь города. И я сразу рванул к ней. А там ее не было. Рая сказала, что она вышла замуж. В деревне. Надо топить дрова. И муж ее бьет.

— Что же ты, Леша, упустил такую девочку? — укоряет и плачет Рая, прекрасно понимая, что все-таки я был на службе и себе не хозяин.

Жалел я ее — не жалел? Ей надо было сделать какой-то выбор. И она его сделала. Ее фотография была со мной. Я увез ее, потом кто-то ее уничтожил. То ли первая, то ли вторая жена.

А вы спрашиваете: в чем смысл жизни?

P. S. Я продолжу, наверное. Историй много, а ответа нет. Да есть ли он — смысл?

Подытоживая свою непутевую жизнь, наверное, об этом нельзя не сказать.

Лет десять назад, после развода, я переехал в другой район. И как-то сразу, никого не зная еще, познакомился с женщиной. В магазине. Она была с дочкой лет десяти. Сама симпатичная, угадывалась фигура, правда, спереди не было трех зубов, но ее почему-то это не портило. Она брала джин с тоником. Я тоже взял, и мы пошли ко мне домой, благо в соседнем подъезде жила ее мать.

Ну, дочка, понятно, шалунья, а мы сели на кухне и познакомились. Желание уже распирало меня, ее нельзя было не желать, потому что она явно хотела того же. Залезла в ширинку и сказала, что он очень красивый. Я не стал кочевряжиться — там им виднее. Не помню, то ли этим же вечером, то ли вскоре, она пришла одна. Без дочери.