Леонид Сергеев - Заколдованная

Наконец, жена единственная женщина, которая меня любит по-настоящему, подчеркиваю, — по-настоящему — у нее ко мне глубочайшая любовь — не то, что некоторые — виснут на муже, а зыркают по сторонам, строят глазки другим мужчинам. И пусть такая краля хоть кинозвезда и талантлива до жути, но нет уж, извините, мне такой и даром не надо. Больше скажу, есть женские профессии, которые никак не подходят для семейной жизни: это всякие актрисы, манекенщицы, художницы, поэтессы, философы (женщина философ — вообще чудовище). Самое лучшее — жениться на библиотекарше, медсестре, бухгалтерше (кстати, профессия моей жены). Из этих, как правило, получаются неплохие жены. Но, конечно, еще лучше — вообще не жениться, или вступить в брак как можно позже. Куда, собственно, спешить?

Именно так, или примерно так, я и рассуждал до сорока лет и жил припеваючи: днем вкалывал, вечера проводил с друзьями и случайными женщинами в развеселой кутерьме, в винно-табачном угаре — вел кипучую жизнь — до старости было много времени и я методично его убивал. И насмехался над женатыми, над их тягостной, полной унылых обязанностей, жизнью. А они, в свою очередь, посмеивались надо мной — известное дело, вид на семейную квартиру из холостяцкой конуры совершенно не похож на вид этой конуры со стороны квартиры семейных.

Ну а после сорока на меня все чаще стала накатывать непонятная тоска, загулы с друзьями наскучили до чертиков, у меня появились раздражительность, ворчливость. «Хандра ни к чему хорошему не приводит, — думалось. — Надо взять себя в руки и больше работать, хотя куда уж больше?!» Честно говоря, и в молодости мой характер был не подарочек, а после сорока я попросту превратился в зануду. Я изменился по многим причинам. Во-первых, замучил быт — вечно драное, наглаженное белье, питание — урывками, впопыхах, то и дело кредиторы рвали на части. Во-вторых, — натиск болезней; временами жаловался друзьям, что вот-вот загремлю в больницу и стану инвалидом. На что друзья женатики насмешливо замечали:

— Твои болезни уже тянут не на инвалидность, а на гроб с музыкой. Но ты не унывай, мы споем что-нибудь веселенькое на твоих похоронах.

Так они лихо развлекались. Отсмеявшись, вразумляли меня:

— Тебе нужна оздоровительная атмосфера, — и выпукло обрисовывали положительные стороны семейной жизни.

Под их давлением я стал подумывать: в кого бы влюбиться, на ком бы жениться? На худой конец — взять в домашние хозяйки? Примерно в это же время в нашей коммуналке освободилась комната — умерли соседи-старики (не дождались очереди на получение квартиры), и мне, как имеющему «перспективный возраст», предложили занять вторую комнату. В итоге я расширил свою холостяцкую хибару. Друзья женатики обозвали меня «везунчиком», «богатым женихом» и с двойным усердием взялись обрабатывать — муссировали тему женитьбы, в том смысле, что это замечательная штука.

Теперь о главном. Как-то в компании жена одного моего друга говорит:

— Есть люди, с которыми вредно общаться — они отбирают нашу энергию, становишься разбитым, больным. Но есть, которые отдают энергию, заряжают ею, — и, обращаясь ко мне, заявила: — У меня есть подруга, которая прямо излучает добро. Очень хорошая женщина.

С определенным сомнением я решил уточнить:

— Как она внешне?

— Очень женственная. Хорошо поет. Веселая. Я встречаюсь преимущественно с веселыми людьми, они продлевают жизнь.

Я понял — жена моего друга выцарапала лучшее, что было в ее подруге, и спросил напрямик:

— Она красивая, или так себе, или уродина?

Жена друга опять ловко ушла от прямого ответа:

— Она славная. Мне нравится. В общем, увидишь — все поймешь сам, что я буду тебя уговаривать.

Я решил рискнуть — познакомиться с этой «славной певуньей», но на всякий случай подготовил себя к тяжким испытаниям. И напрасно — она мне сразу понравилась — этакая сияющая модница с бантиком на затылке; своими словечками и песенками она потешала всю компанию. На нее даже просто смотреть было радостно, рядом с ней становилось легче дышать, честное слово. А уж когда она пела, а она постоянно что-то напевала, или смеялась — громко, зажигательно — она была просто полна веселья, я невольно тоже расплывался.

Короче, она сразу окутала меня плотным облаком обаяния. Не могу точно сказать, но она из того сорта людей, которые сами себе устраивают праздник (одна из граней ее таланта). Мало того, она изобретательно подтрунивала над собой, то есть не боялась выставить себя не в лучшем свете и тем самым как бы развлекала себя (в отличие от моих дружков, которые развлекались за мой счет). Вдобавок, она внимательно слушала все, что я говорил — а я уже тогда знал — мне нужна женщина, которая будет меня слушать (я не упускал случая потрепаться о своих многочисленных работах и кое-каких планах на будущее). Позднее, когда мы поженились, она говорила жене моего друга:

— Не надо мужчину ни о чем спрашивать, он сам о себе все расскажет. Мужчины как мальчишки, жуткие хвастуны, — и заливалась продолжительным смехом.

Позднее она говорила и похлеще:

— Он был дикарь (имелся в виду я — она уже подтрунивала не только над собой), жил как бродяга, был неухоженный, изможденный, с чернильным лицом, в каком-то доисторическом пиджачке — стало жалко его, привела к себе, отмыла, откормила… Целый год приучала мыть руки перед едой и ноги перед сном, и есть, не чавкая, и лежать на тахте, не раскорячившись…

Дальше она, бесстыдным образом, говорила еще что-то в том смысле, будто нашла меня на помойке, и при этом хохотала от всей души.

Но эти издержки семейной жизни начались позднее, а в день знакомства я подумал: «Вот это женщина, я понимаю! Она для меня», и решил приударить за ней. Приударял весь вечер (мы гуляли у моего друга, жена которого выступала в роли свахи): подливал вино, подкладывал закуски (это у нее вызывало бурный протест: «От одного взгляда на еду я падаю в обморок, — говорила. — Я ем как птичка», — и смеялась). Я приглашал ее танцевать, хвалил ее розовый бантик (она призналась — «обожаю розовый цвет»), называл «ароматной женщиной» (она любила лосьоны, духи, туалетную воду); говорил, что она в моем вкусе… Она возбуждающе смеялась и тоже высказалась в том смысле, что я ее тип мужчины. Известное дело — для женщины мужчина значителен не тем, чем значителен для всех, а тем, как относится к ней, и его слова не менее важны, чем его поступки. Под конец вечера я шепнул весельчуне:

— Давайте убежим отсюда ко мне.

Она вскинула глаза:

— Вы что дурной? Зачем так спешить? Да и жалко разрушать компанию, — и дальше, широко улыбаясь, цокая языком: — Поухаживайте за мной хотя бы несколько дней. За красивой женщиной надо и ухаживать красиво. (Ничего себе мнение о себе!) Пригласите меня в театр. Я привыкну к вам и тогда… — она вытаращила глаза и многообещающе заключила: — Для нас счастье начнется в июле (дело было в конце июня и чего она тянула, я никак не мог взять в толк. Оказалось — у нее начинался отпуск в июле).