Леонид Сергеев - Заколдованная

Когда показался трамвай, я ускорил шаг и в вагон вошел одновременно с бабкой. Покупая билет, она заметила меня и сразу перешла на переднюю площадку. Всю дорогу она озабоченно посматривала в окно. На конечной остановке вышла из вагона и зашагала по дороге в сторону леса. Я направился за ней.

Внутренне я чувствовал себя несколько напряженно, поскольку не знал, к каким неожиданностям себя подготовить, но как только мы вошли в горячий седой ельник, решил особенно не рисковать и посвятить первую вылазку разведке, ну а в случае чего спрятаться в кустах.

В тот день сильно пекло, и в глазах рябило от солнечного света. Воздух был жгучий и серебряный от пыли. По краям дороги виднелись лесные купавы и клевер. От цветов текло горячее испарение.

Пройдя ельник, бабка обернулась и, заметив меня, поправила платок и, прибавив шаг, затопала меж деревьев, вдоль дороги. Я усек — она решила поводить меня за нос и завести в глухомань, и чтобы дать ей понять, что разгадал коварный замысел, подбежал к ней почти вплотную, а для большей убедительности еще и громко запел марш. Это должно было означать: «Все, милая бабуся, хватить притворяться, твоя песенка спета».

Услышав мой голос, бабка пошла еще быстрее, на ходу все время поправляя платок. «Нервничаете, милая бабуся, — усмехнулся я. — Ничего не попишешь, плохи ваши дела, если за вас взялся такой человек, как я».

Увлекшись погоней, я и не заметил, как ельник давно перешел в густой сосновый бор. На мгновение задрав голову я увидел качающиеся раскаленные стволы; они потрескивали чешуйчатой корой, а их верхушки жутко шумели. Опустив голову, я вдруг обнаружил, что бабка исчезла. Пробежал несколько метров, вгляделся в дорогу, но «грибницы» и след простыл. «Притаилась где-нибудь в кустах», — мелькнуло в голове, и я стал рыскать под зелеными навесами, но бабка словно растворилась в воздухе. Это обстоятельство вселило в меня некоторый страх, я подумал — уж не причастна ли бабка к потусторонним силам, но тут же отбросил эту мысль и, проявив чудеса храбрости, продолжил поиск.

Через полчаса, взмокший от беготни, я с досады плюнул и поплелся назад. Бабка оказалась хитрее, чем я думал. Стоило мне на минуту отвлечься, как она обвела меня вокруг пальца.

В следующее воскресенье я решил выследить ее во что бы то ни стало. С раннего утра взял корзину и демонстративно уселся на бабкином крыльце. Часов в девять, как обычно, она вышла, поправила платок и, увидев меня, злорадно засмеялась.

— По грибочки, сынок, собрался? — прошепелявила и затрусила к трамваю. Я не отставал от нее ни на шаг.

День опять был знойный. Парило, и от раскаленной брусчатки струился горячий воздух; даже в тени стоял сухой и светлый жар.

На окраине старуха неожиданно свернула с дороги и пошла к лесу наискосок, через бледно-зеленые посевы овса. Я был не такой дурак, чтобы не понять, что это делается для отвода глаз, с целью запутать меня, но на этот раз решил быть осмотрительней и шел за бабкой по пятам; «больше обманный номер не пройдет», — цедил про себя. Несколько раз старуха оборачивалась и укоризненно качала головой, но мне уже было все равно, уже надоела эта игра, и я упрямо маршировал рядом.

Когда мы вошли в лес, неожиданно загрохотал гром. Потом солнце закрыла большая лохматая туча, и на дорогу упали тяжелые, как дробь, капли дождя. Свет в лесу стал темно-зеленым, и откуда-то сбоку, из-за листвы потянуло ветром.

— Вернулся бы ты, сынок, — промямлила старуха, не оборачиваясь. — Гроза будет.

В глубине души я и сам подумывал о возвращении, но после этих слов, явно рассчитанных на то, чтобы от меня избавиться, решил перенести все лишения и довести героическое дело до конца. Здесь уже было задето мое самолюбие, мой престиж.

Неожиданно над лесом сверкнула молния, и так шарахнуло, что в воздухе закружились хвоинки. Потом послышался нарастающий шум, и на дорогу обрушился ливень. Я думал, старуха спрячется под дерево, но она только участила шаги. Я еле за ней поспевал. Идти было трудно, намокшая трава стала скользкой, к ботинкам липла глина и разная труха, то и дело я спотыкался о корни, ползущие через дорогу. А старуха как ни в чем не бывало семенила своей кошачьей походкой и только бормотала:

— Ну и сынок! Ну и сынок!

Дождь хлестал все сильнее; казалось, сверху извергается неистовый водопад; перед глазами все слилось в мелькающие серые полосы, точно кто-то невидимый штриховал и деревья, и кусты, и дорогу. Я промок до последней нитки, в ботинках хлюпало, а мокрая одежда неприятно прилипала к телу.

Но вскоре тучи над лесом разошлись, и вокруг разлилось море света. Сквозь листву еще просеивались редкие капли, но от деревьев уже валил пар, и в лужах, как острова, плыли облака — я брел прямо по лужам, разбивая облака вдребезги.

— Пронесло, слава Богу, — пробормотала бабка и сразу же резко свернула на тропу. Я бросился за ней и через десять шагов увидел впереди сруб с высокой изгородью из горбыля. Внутри у меня что-то закололо, а ноги сами по себе остановились.

— Пошли, пошли, сынок, — обернулась бабка. — Обсохнешь и пойдешь по грибы.

«Ну уж нет», — подумал я, и перед моими глазами сразу возникла шайка грабителей. Я замотал головой и сошел с тропы. Старуха что-то проговорила и направилась к дому.

Сделав небольшой крюк, я подошел к строению с другой стороны, присел под кустом и стал всматриваться.

Дом был необычный: между бревен вместо пакли виднелся мох, по крыше стелилась не черепица, а дранка, над окном висел лист фанеры с надписью: «Дом лесника Кузьмина». Даже для непосвященного в дела старухи было ясно — надпись носит отвлекающий характер, поскольку один-единственный дом в лесу ничем другим быть и не мог. Но главное, дом огораживал высоченный забор, который, конечно, тоже неспроста был таким высоким. На этом мокром заборе, как манящий мираж, как ложная вывеска дрожала радуга.

Пока я сидел под кустом, листва подсохла, снова раскрылись цветы, и над разнотравьем, как языки пламени, замелькали бабочки. О прошедшей грозе напоминал только поток в канаве перед домом, где плыла размытая трава, сорванные ветви и даже маленькие островки с кустами и цветами.

Я уже хотел вылезти из укрытия и немного размять затекшие ноги, как вдруг калитка в заборе скрипнула и со двора вышла лохматая собака; широко зевнув, она стала лениво чесать задней ногой за ухом.

Спустя некоторое время за калиткой показалась старуха с высоким бородатым мужчиной — он обнимал бабку и, наклонясь, что-то говорил. Потом вдруг передал корзину, прикрытую ореховыми листьями, и поцеловал старуху в щеку. Когда бабка отошла, мужчина окликнул ее и попросил что-то захватить с собой в следующий раз. Старуха закивала, а мужчина вдруг добавил: