Леонид Сергеев - Заколдованная

Вот такие у него умонастроения. Недавно, чудик, заявил:

— Планирую открыть кооператив «цветов и птиц». Всегда ведь люди уезжают в отпуск, в командировку, кто-то должен поливать цветы в горшках, присматривать за попугаями. Полагаю, доходное дело.

Сами понимаете, такие планы не нуждаются в комментариях.

Кстати, Котел тоже не прочь заняться бизнесом: хочет открыть бюро путешествий для иностранцев, для тех из них, кому некуда девать деньги, кто хочет увидеть настоящую Россию, ее глубинку, а не виды из автобуса интуриста. Котел строит обширные проекты:

— Я организую им походы по речкам. Пусть прокатятся на попутных грузовиках по нашим разбитым дорогам, построят плоты, поночуют в палатках, побывают в деревнях, пошлепают по грязи, потолкаются в очередях в сельмагах, послушают крепкие словечки. Настоящая жизнь страны в глубинке, где нет туристических маршрутов.

Могу себе представить, как Котел прогорит!

Я женился последним, в тридцать лет, без всякой любви, хотя моя жена бесспорно лучше Галины и Натальи вместе взятых. Я женился просто в знак солидарности с друзьями, «на год меня хватит, — подумал, — а там видно будет». И вот надо же! — уже пошло на второе десятилетие как живу со своей красавицей. Привык, что ли, сам не знаю. Конечно, я человек твердый, и если моя половина начнет что-нибудь вытворять, хлопну дверью и только меня и видели. Жена это прекрасно знает, ведет себя тише воды и держится за меня обеими руками. И еще бы не держаться! Ведь я умный и талантливый, и руки у меня золотые, и характер покладистый, и круг интересов широкий, и осведомленность безграничная. Конечно, трудновато совмещать столько достоинств, но все же мне это удается. Я думаю, вы это давно заметили.

Так вот. У меня всегда были определенные требований к женщинам. В двадцать пять лет я хотел встретить женщину красивую, изящную, умную, талантливую, преданную; чтобы она умела делать абсолютно все; чтобы любила мою работу и никогда не спрашивала, почему я поздно вернулся и где был. Чтобы любила животных, имела легкий характер, побольше молчала и всегда просыпалась с улыбкой и часто пела; одним словом — совершенную женщину.

Чуть позднее я пришел к выводу, что хочу совместить несовместимое, и стал подыскивать женщину не очень красивую, но и не уродину, не очень умную, но и не совсем дуру и так далее. Но и это оказалось не просто. Тогда я отказался почти от всех требований, оставил только три: чтобы побольше молчала, любила животных и часто пела. Но, что бы вы думали? И это оказалось сложновато. Большинство женщин слишком много болтали и к животным относились так себе, и крайне редко пели. В общем, я жил в гордом одиночестве. Ясное дело, встречался с женщинами, но стоило какой-нибудь из них принести в мой дом халат или тапочки — все! Тут же с ней порывал.

Ну, а история моей женитьбы проста. Мы познакомились на улице, шли в одном направлении и красотка улыбалась мне неопределенно-радостно. Вернее, вполне определенно. Когда я заговорил с ней, она просто сказала:

— Я ждала вас всю жизнь.

Ну и, ясное дело, обезоружила меня этими словами. Она сразу же все рассказала о себе и околдовала меня искренностью.

У Валентины (так зовут жену) отличная внешность: темные глаза, прямые волосы, взгляд спокойный и умный, фигура стройная, очень стройная — она работает манекенщицей, что вы хотите! И, естественно, походка у нее отличная, а потому, как женщина идет, уже можно судить о ней. Валентина ходит с победоносным видом и умеет постоять за себя, поставить на место разных прилипал. Но главное, в ней все те достоинства, о которых я говорил — не к чему придраться, хотя вначале кое-что мне пришлось пошлифовать.

Прежде всего мне не понравилось, что она часами крутилась перед зеркалом, постоянно носила с собой три расчески и то и дело расчесывала свою гриву. И в день по пять раз меняла наряды, один смелее другого. Бывало, оголялась почти вся. Как какая-нибудь бесстыдница она была готова ходить по улицам голой и жить в стеклянном доме. И все разговоры у нее велись вокруг шмоток:

— Когда у меня плохое настроение, я надеваю яркое платье. У меня есть деловое платье и есть увлекающее…

По утрам меня раздражала ее беготня от окна к шкафу и восклицания:

— Что надеть? Что надеть, прямо ума не приложу?!

— Надень ведро на голову! — однажды вырвалось у меня, но жена не оцепила моей изящной шутки.

А по пути на работу, если к ней никто не подходил, она, по ее словам «весь день пребывала в угнетенном состоянии», хотя никакие знакомства ей и не нужны…

Спала она только на спине, чтобы не было морщин, по утрам, лежа в постели, делала дыхательные упражнения, потом принималась за гимнастику и носила книги на голове «для хорошей осанки»; днем занималась закаливанием — принимала солнечные ванны; на ночь пила «витаминные» чаи «для изящества». Этот культ внешности я пресек сразу.

Потом она взялась за мою квартиру: как-то незаметно заменила простую мебель на финскую, накупила дорогой посуды — из-за этих покупок влезли в долги. Потом мои вещи каким-то образом перекочевали на балкон, в ящики и Валентина натаскала множество своих штучек-дрючек. Пришлось тоже вмешаться, правда, позднее жена все же убедила меня, что ее вещи необходимы «для процветания», как она выразилась.

Ванную она забила шампунями, разными флаконами и пузырьками. Здесь я был не против — эти пахучие штуковины оказались довольно приятными, единственно чего я не понимал, зачем их такое множество — видимо, для еще большего «процветания» нашей процветающей квартиры. В общем, мое жилье приобрело прекрасный вид.

Кука говорит, что мы сделали из квартиры музей, навели показуху, Котел считает, что я вообще живу среди бесполезной красоты, но, по-моему, они просто мне завидуют. Даже точно — страшно завидуют.

Покончив с квартирой, Валентина стала приставать ко мне — вначале с восхищенным уважением, с блуждающей улыбкой на губах:

— Как хорошо ты рисуешь. Это волшебство — рождение образов на бумаге… Какой неуемный цвет! А мой портрет ты можешь написать?

И я рисовал ее; чуть ли не ежедневно. Сделал сотню портретов, не меньше. Потом Валентина стала говорить уклончиво и без улыбки:

— Ты мог бы более конкретно применять свои способности. Вот уже два дня ничего не делаешь. За это время мог бы картину нарисовать.

Мне приходилось объяснять, что я обдумываю материал, что как раз, когда по ее понятиям я ничего не делаю, во мне идет напряженная работа. Валентина вздыхала и отходила — похоже, смутные мысли роились в ее голове. Со временем в ее вздохах появились какие-то угрожающие нотки, и, случалось, она отчитывала меня за безделье и выпивки с друзьями. Однажды разошлась во всю и опрометчиво ляпнула: