Леонид Сергеев - Вид с холма

Прошло сорок лет. Я давно нашел себя в иллюстрировании книг, добился кое-какого успеха — во всяком случае, имел квартиру (небольшую в «хрущевке»), летнюю дачу, машину — все не ахти какое, но, по нашим, общепринятым понятиям, жил неплохо. И, несмотря на пожилой возраст (за шестьдесят) и всякие болезни, продолжал работать И вот однажды летом, направляясь с папкой рисунков в издательство, около метро Новослободская я увидел Сашку. Небритый, сутулый, в изношенной одежде, опираясь на палку-клюку, он стоял в компании опустившихся алкашей — они явно скидывались на бутылку: один держал какую-то купюру, другие совали ему монеты. Пораженный, я остановился в двух-трех шагах. Мы сразу узнали друг друга.

— Как дела? — в растерянности я только и смог пробормотать эту глупость.

— Нормально, — проговорил Сашка и явно смущенно улыбнулся, точнее — попытался улыбнуться, но получилась какая-то извинительная, горькая усмешка.

Нелепость ситуации заключалась в том, что Сашкины собутыльники хмуро взглянули на меня и продолжили шарить по карманам, что-то обсуждать, обращаясь к Сашке — мое появление для компании было совершенно некстати. Я безотчетно кивнул Сашке и, подавленный, направился в сторону издательства; свернул за угол и вдруг пришел в себя — что ж я, идиот, делаю?! Надо было подойти, обнять старого друга, обменяться телефонами! Мое сердце бешено застучало, я быстро вернулся к метро, но компания уже исчезла. Сбегал вначале в одну, потом в другую стороны от вестибюля, но Сашки и его дружков нигде не было.

Эта неожиданная встреча нанесла мне чувствительный удар. Кто бы мог подумать, что мой, никогда не унывающий, друг так сломался! Но еще больше меня мучили угрызения совести, что при встрече я так гнусно поступил.

Я решил разыскать Сашку во что бы то ни стало. Прежде всего на следующий день приехал к метро Новослободская и обошел все близлежащие забегаловки, подходил к официантам и посетителям, описывал Сашку, но ничего конкретного не выяснил — вроде, похожего мужчину видели, но кто он и что, не знали. После этого я съездил в Курчатовский институт, с немалым трудом попал в отдел кадров, но и там меня не обрадовали — сказали, что мой друг давно у них не работает, и у них имеется только прежний адрес его родителей. Тогда для поисков я подключил представителей власти — соседа милиционера и знакомого сотрудника КГБ. Оба обещали помочь, но ни тот, ни другой так и не помогли — наверное, им было лень возиться в архивах.

Я стал действовать «по системе невода» — всех, кого бы ни встречал, спрашивал — есть ли у них знакомые в паспортных столах? И мне повезло. Спустя полгода дочь одной знакомой организовала частную фирму (уже наступили «демократические» времена) по составлению всем желающим «генеалогической карты», и буквально через неделю я получил внушительный список однофамильцев моего друга с указанием инициалов. Несколько дней я обзванивал абонентов. В трубку предельно вежливо говорил:

— Извините, пожалуйста, с вами говорит (называл себя). Я разыскиваю своего старого друга. У вас не проживает (такой-то)?

Чаще всего отвечали:

— Проживает, но у него другое имя (или отчество, или год рождения).

Наконец женский голос ответил:

— Да он здесь живет!

Я решил уточнить:

— Ему за шестьдесят, он закончил физико-технический институт и жил с родителями в Филях?

— Да, да. Сейчас позову, — ответила женщина.

Некоторое время в трубке отдаленно слышались какая-то перебранка. Потом женщина сказала в трубку:

— Он не может подойти. Позвоните завтра.

«Наверное, пьян», — подумал я, повесив трубку, но был безмерно рад, что, наконец, разыскал друга.

На следующий день он подошел к телефону сам и, когда я назвался, хрипло проговорил:

— Ну как же не помнить? «Ленинка» и прочее. Кстати, как она сейчас? Работает?.. А от нашего путешествия у меня хранятся фотографии.

Я извинился за прошлую встречу, стал оправдываться, что «жутко спешил» (хотя, понятно, этому нет оправдания), сказал, что готов с ним встретиться в любое время, посидеть где-нибудь, выпить…

— Сейчас не могу, — сказал Сашка. — Может, через неделю, если не заберут в больницу. Ноги болят. Подожди, запишу твой телефон, — в трубке послышался кашель, шарканье. Минуты через две-три он снова подошел: — Давай, записываю.

Прошла неделя, и я позвонил снова.

— Полка лечусь дома, — сказал Сашка. — И давно не выпиваю. Желудок, печень болят. Из дома не выхожу, по магазинам ходит жена.

«Значит, это была жена! Значит, за ним есть кому ухаживать» — подумал я и сказал:

— Готов к тебе приехать хоть сейчас. Попьем чайку.

— Нет, давай на той неделе. В пятницу. Запиши адрес.

Он жил в Кузьминках, на пятом этаже «хрущевки» без лифта, в двухкомнатной, вполне сносной, квартире со множеством книжных полок. Мы обнялись, расцеловались, сели за стол напротив друг друга, закурили. Сашка выглядел неплохо: глаза светлые, на голове седой «бобрик» (не в пример моей лысине), гладко выбритые щеки и подбородок обрамляла седая «шведская бородка»; на нем была чистая отутюженная рубашка и кофта крупной вязки. Конечно, внешне он изменился: лоб пересекали морщины, под глазами — мешки, и живот слишком выпирал, и ноги он передвигал с трудом, но взгляд был острым, мудрым, а на губах то и дело появлялась прежняя, чуть потускневшая, улыбка. Передо мной сидел совсем другой Сашка — неизмеримо далекий от того у метро.

Несколько секунд мы, в некотором замешательстве, изучали друг друга, выискивая знакомые черты — вроде извинялись, что когда-то так нелепо оборвалось наше товарищество, и каждый слишком долго отсутствовал в жизни другого. Чтобы снять напряжение, я первым начал рассказывать о себе; рассказал все, без утайки, как бы вызывая Сашку на ответную откровенность.

Он тоже начал рассказывать, но без подробностей, просто перечислил основные вехи прожитого: еще в Курчатовском институте защитил кандидатскую и его, молодого специалиста, стали посылать в командировки. Работал на всех атомных станциях страны. Потом послали за границу. Несколько лет работал на реакторах в Болгарии и Финляндии.

— …Нахватал немало доз, лечился, — он говорил тихо, ровным тоном, а такие люди всегда убедительны, в них чувствуется уверенность в себе. — И сейчас два-три раза в год ложусь в больницу, я весь радиоактивный, — заключил Сашка и как-то натянуто улыбнулся, давая понять, что стойко переносит болезнь. — Сам удивляюсь, как дожил до шестидесяти с лишнем, видно — я сделан из камня… Пенсия у меня приличная, на жизнь хватает… Но вот ноги никуда не годятся. Сижу дома, много читаю, библиотека, как видишь, у меня большая, — он обвел рукой книжные полки.

О личной жизни Сашка ничего не говорил — как мне показалось, нарочно избегал этой темы.