Леонид Сергеев - Вид с холма

Летом все стало в норме, и что я ощутил за рулем — это свободу. В любой момент мог куда-нибудь махнуть: завернуть домой — подзаправиться, скатать на Кабан — окунуться. Размечтавшись, я представлял, как подкоплю деньжат, куплю подержанную тачку, отделаю ее на базе и стану счастливчиком. К этому времени мой «Ковровец» пришел в полную негодность, а возиться с ним не хотелось. Я уже подумывал о собственном транспорте более высокого класса.

Летом меня прикрепили к дорожному ассу Кольке; мы с ним посменно гоняли один самосвал, и сразу поладили.

Колька был плечистый, с крепким корпусом, ходил поигрывая ручищами-маховиками, ступал тяжело, плотно, точно забивал башмаками гвозди; на работе Колька бывал серьезным, неразговорчивым, в компании становился весельчаком и балагуром; если еще сидели девицы, вообще выступал как массовик-затейник. А домой приходил, опять менялся: ныл жене, что почти уничтожен болезнями, ждал, когда она пожалеет.

— Если у мужика нет шрамов, у него должны быть болезни, — подмигивал мне Колюха. — Болезни средних лет.

Его жена — маленькая, худая со звонким голосом; о себе говорила:

— Меня не видно, но зато слышно.

Не знаю, как наедине, а на людях Колькина жена всячески выказывала свою заботу: то накинет ему на плечи кофту «от радикулита», то подаст чай с нарезанными яблоками и ласково так проворкует:

— Люблю мужчин определенных профессий.

Колька с первого захода взял меня под опеку и дал дельные советы:

— Двигаться с горы опаснее, чем в гору, учти, капитально… Перед обгоном сбавь скорость, чтоб увеличить скоростной момент… Клюешь носом, остановись, немного покемарь. И помни три Д — «Дай дорогу дураку!».

Благодаря Кольке я отшлифовал мастерство и вскоре вместе с ним уже болтался на доске передовиков. И мать была довольна (я зарабатывал вполне прилично), только иногда говорила:

— Все-таки надо закончить техникум. Вечернее отделение. Ведь тебе осталось учиться всего ничего. Диплом не помешает.

— Какой смысл?! — усмехался я. — У меня уже есть определенная профессия, а химию я, кстати, всегда терпеть не мог.

…А потом меня призвали в армию. Служил я в Прибалтике, водил бронетранспортер; так что мой стаж вождения оказался непрерывным. Да и вообще мне служилось довольно легко, все-таки до армии я получил спортивную закалку в мотоклане и приобрел трудовые навыки на автостанции.

Через три года я снова вернулся на базу; меня встретили с распростертыми объятиями. Особенно Колька.

— Ну и порядок, — горячо объявил. — Теперь подбери себе хорошую бабешку и создавай семью. Мужик должен быть хозяйственным, а ты сейчас — тундровый.

Приблизительно то же самое сказала и его жена, и моя мать. Короче, меня стали обрабатывать, но я не сдавался. Еще года два встречался то с одной девицей, то с другой. Теперь-то я, возмужавший, держался с ними, девицами, как надо. Чуть какая закривляется, поворачивался и уходил.

С некоторыми вообще вел себя жестко. И удивительная штука, им это нравилось. Нравилось подчиняться. Оказалось, их не надо упрашивать, просить, им надо приказывать и действовать. Женщина всегда ждет от мужчины действий. И уважает его власть. Власть — вот что женщина больше всего ценит в мужчине. Потому и нельзя ей ни на минуту казаться слабым. Почувствует твою слабость — все! Потеряешь уважение.

Вот к этому я и пришел в результате опыта и одерживал одну победу за другой, совсем стал, как Вадька, мой дружок по автостанции. Кстати, он-то с этим завязал и, как я случайно узнал, женился на Наталье. А я вот так запоздало разыгрался, наверстывал упущенное до армии. Кое в чем даже переплюнул Вадьку, стал привередлив: одну девицу считал глупой, другую — болтуньей; у одной коленки острые, у другой — толстый нос.

Но странное дело, чем больше у меня было похождений, тем чаще вселялась непонятная тоска. Доходило до того, что было с кем провести вечер, а с кем поговорить по душам — не было. Мне не хватало женщины-друга, которая жила бы моей жизнью, моими интересами. Но главное, чтобы перед ней не надо было казаться уверенным в себе, веселым, преуспевающим, властным. Хотелось быть самим собой: усталым, грязным и мрачным, каким я, собственно, и выходил с автобазы. А иногда и слабым, когда нездоровится. Похоже, я созревал для семьи, но все же еще не созрел окончательно. Помнится, в те дни заезжал к Кольке; у него жена в халатике, кудрявые детишки, ужин на столе; они, голубки, сидят обнявшись, ящик смотрят. «Эх, — думаю, — надо тоже жениться». В другой раз загляну — у них погром: в Кольку чайники, кастрюли летят — его жена полыхает. «Слава богу, — думаю, — что не женат». Ну, а потом и меня заклинило.

Не стану много болтать о ее красоте — это надо видеть. Скажу только — у нее волосы цвета свеклы и взбиты в пышную копну, а фигура… всего в изобилии — обнимешь, так все есть, не то что разные рахитичные дамочки. Словом, она в моем вкусе.

Я обалдел от нее сразу. Я тогда только сменил напарника Кольку, заступил в ночную смену; залил горючее в бачок самосвала и покатил к заводу за щебенкой. Погодка стояла что надо, на вечернем шоссе — ни души. Кручу себе баранку, насвистываю мотивчик. Вдруг она — стоит у дороги, тянет руку. Я вначале думал, легковушке какой сигналит. Взглянул в зеркало — за мной никого. Притормозил.

— Чего тебе? — говорю.

А она:

— Вы прямо едете?

— Ясное дело.

— Подвезите, пожалуйста. Полчаса ни одного такси.

— Забирайся.

Полезла она в кабину, и вот тут-то я и заметил ее потрясающую грудь и классные ноги. Меня прямо в жар бросило, а точнее — шибануло током. Она положила сумку на колени и давай смотреть куда-то мимо меня, точно я пустое место.

— Что ж вздыхатели не провожают? — трогаясь, прохрипел я. У меня немного перехватило дыхание.

— Я с работы.

Голос негромкий, ленивый, но я-то знаю, такие толстушки только с виду вафли, а внутри — сама страсть.

— Ну что ж? Все равно, — схитрил я, работая под простодушного, бесхитростного парня. Хотел узнать, есть ли у нее хахаль, и заодно дать понять, что я порядочный человек, не какой-нибудь там пройдоха.

— Сейчас мало кто провожает, — протянула она, — да и нет у меня никакого вздыхателя. Я слишком полная, не очень-то нравлюсь. Такие, как я, разве что на любителя.

Она взглянула мне в глаза, и озноб так и побежал по моей коже — в ее глазах бегали чертенята. «Напрашивается на похвалу, — мелькнуло, — а может, в самом деле, страдает, дуреха!»

— Как же без любви живешь?

— Так и живу… Да я в любовь-то, и не верю. И вообще в то, что говорят мужчины. Они все добиваются одного и того же. Им лишь бы развлечься. Вы все одинаковые, только и знаете…

Она решила меня обезоружить, но я ловко сменил пластинку: