Леонид Сергеев - Вид с холма

На третье утро нашего путешествия мы встали чуть свет и несколько часов шли против течения по узкой протоке в высоченных шуршащих камышах. Как и в предыдущие дни, солнце палило нещадно, и мы постоянно держались теневой стороны. К сожалению, камыш кончился и долго тянулась открытая пойма реки с заливными землями, со множеством трав и цветов; среди них своей яркостью выделялись ромашки. Жена не удержалась и, когда мы пристали передохнуть, нарвала небольшой букет.

— Для Вырубова, — пояснила мне.

К полудню протока стала мелеть, появились бочаги, украшенные розовыми цветами водяной гречихи, потом вдруг на поверхности появились лилии — верный признак глубины, и вскоре мы очутились в широком озере. На одной стороне озера стоял хвойный лес, на другой виднелась деревня. На середине озера качалось несколько лодок с застывшими рыбаками.

Мы бесшумно подплыли к ближайшему рыбаку, пожилому мужчине, курившему папиросу, и я вполголоса, стараясь не распугать рыбу, спросил:

— Скажите, это озеро Синее?

Мужчина кивнул.

— А там деревня Студеное?

Мужчина затянулся и, выпустив дым, кивнул снова.

— А как нам проехать к Вырубову?

Мужчина внимательно посмотрел на нас и спокойным, хрипловатым голосом сказал:

— Вам кто нужен? Ежели он сам, то Иван Сергеевич… Вы, видать, приезжие. Не знаете… — мужчина отложил удочку и глубоко затянулся. — Умер он, Иван Сергеевич. С месяц уж как… — мужчина бросил окурок в воду, вздохнул. — Прекрасной души был человек… Там его жена Маргарита… Там, в конце озера протока будет к их плотине… Увидите.

Мы отошли от рыбака и некоторое время молча дрейфовали на середине озера. Только теперь я заметил над водой множество темно-синих стрекоз — они бесшумно трепетали в воздухе, как маленькие траурные вертолеты.

— Что ж будем делать? — тихо произнесла жена. — Теперь неудобно являться. Давай просто зайдем, побеседуем с этой Маргаритой, а потом в деревне у кого-нибудь снимем комнату.

Я согласился и направил байдарку в конец озера. Жена взяла букет ромашек и стала медленно, по одному, класть цветы на воду — за нами потянулся длинный поминальный шлейф.

Вскоре мы увидели нависшие над водой ветви орешника, а под ними — протоку; вплыли под ветви, в узкий желто-зеленый тоннель; весло пришлось отложить, и с десяток метров продирались, цепляясь за осоку; пахло хвоей, слышался близкий шум падающей воды.

В конце протоки в воздухе появился пахучий дым жилья, шум воды усилился, напор течения стал мощнее, навстречу нам поплыли пузыри. Когда мы вынырнули из-под ветвей, перед нами открылся величественный вид: плотина из плотно пригнанных обтесанных валунов, грохочущий поток и разлившийся плес в кружевах пены; но особенно впечатляли островерхие, прекрасно сохранившиеся финские постройки: жилой дом, мельница и амбар — все это обступал высокий хвойный лес, создавая объемный уголок со своим микроклиматом. Солнце висело в самом зените, но дышать сразу стало легче. Я подгреб поближе к плотине, где в воздухе кружили хвоинки и висела радуга из водяной пыли.

Втащив лодку на берег, мы направились в сторону дома лесничихи, мимо пасущихся коз и овец и коровы с теленком.

— Большое хозяйство, — с нотками зависти проговорила жена — ее предки были крестьянами, и иногда в ней срабатывает деревенская кровь; я называю ее «горожанкой с деревенской душой».

Действительно, построек было немало и все они стояли на своих местах, экономно используя пространство, как нельзя лучше вписываясь в окружающий пейзаж. Мельница и амбар имели круглые окна, обрамленные выгнутыми наличниками. От времени каменные фундаменты замшели, доски на стенах потрескались, но по тому, как плотно все было пригнано, виднелась любовь к камню и дереву — ничего не хотелось добавить к постройкам, и ничего нельзя было от них убрать; постройки наглядно показывали, какой должна быть добросовестная работа.

Еще издали во дворе мы увидели полную женщину средних лет в ярком сарафане — она стояла, подбоченясь, среди кур, гусей и уток и со жгучим любопытством смотрела на нас.

Мы подошли к женщине, поздоровались. Я спросил, она ли Маргарита Ивановна, и когда женщина подтвердила, объяснил, кто мы, и выразил соболезнования по поводу смерти ее мужа.

— Да, скоро сорок дней, как похоронила Ивана Сергеевича, — сказала женщина с не очень удрученным видом.

Она пригласила нас в дом, провела в хорошо обставленную комнату и, кивнув на портрет, стоящий на комоде, вздохнула:

— Иван Сергеевич был странный человек. Хозяйство его не интересовало. Я все в одиночку тянула. Он так, если сена покосит, дров поколет — и то спасибо! Только лес да животные его интересовали. Все деревья знал наперечет в округе. Все ходил по лесу, кормушки на зиму делал, подкармливал зверье.

Я подошел к портрету. Из траурной рамки на меня смотрел старик с впалыми щеками и морщинами на высоком лбу — у него был умный усталый взгляд.

— Он живицу собирал, — продолжала женщина, доставая из буфета рюмки, бутылку наливки. — Живицу сдавал, хорошие деньги получал, а спросите, куда он девал их?.. Семьям погибших в лагерях высылал. А у нас ведь своих двое парней росло. Сейчас, слава богу, они встали на ноги, а раньше… — женщина разлила наливку и, улыбнувшись, махнула рукой. — Бог с ним, с Иваном Сергеевичем! Помянем его. Я в бога-то не верю, но, как говорится, царствие ему небесное, — она по-мужски опрокинула рюмку и, не закусив, добавила: — Вообще-то я люблю, когда тараканчики в голове… А он во мне души не чаял. У нас была сильная любовь…

После этих слов она сразу переключилась на свое хозяйство и принялась говорить о выращенных тыквах, о том, что уток к зиме забьет — «они слишком прожорливые», а гусей оставит — «те сами себя кормят», и о том, как ей досаждают туристы: «то доску стащат», «то морковь с грядок подергают».

Я ее не слушал; смотрел на портрет Вырубова, пытался представить его жизнь, пытался понять, что могло связывать «умного интеллигентного человека» с такой ограниченной женщиной.

В открытое окно доносился шум водопада, слышалось квохтанье кур, мычанье теленка.

Женщина снова разлила наливку, выпила и еще азартней стала рассказывать о своем хозяйстве — доказывала, что у нее всего меньше, чем ей хотелось бы. То ли она старалась произвести выгодное впечатление труженицы, желающей все оставить сыновьям, то ли просто имела пламенную мечту — стать богаче всех. В какой-то момент она смолкла, и мы с женой одновременно встали. Жена поблагодарила за угощенье, а я пожелал осуществить все желания.

— Куда же вы заторопились? — всполошилась женщина. — Переночевать и у меня можете. Завтра-послезавтра мои должны приехать, а сегодня — пожалуйста.