Леонид Сергеев - Вид с холма

На танцы прикатили парни из города. Небрежно, даже развязно, они подходили то к одной девушке, то к другой, молча брали за руку, выводили на середину зала и начинали дергаться, не обращая внимания на партнершу, а порой и откровенно разглядывая соседок. Наде не нравились такие парни, пресыщенные, со скучающими лицами. Конечно, если кто-нибудь из них пригласил бы ее танцевать, она пошла бы, потому что любила танцы, но ей хотелось потанцевать с умным, веселым парнем. Таким как Володя. «И где он сейчас?» — подумала Надя, выходя из холла и усаживаясь на ступени перед входом в корпус. К ней подбежал какой-то пес, начал вилять хвостом, пытаясь обратить на себя внимание — он явно отвлекал девчушку от мрачных мыслей, взбадривал ее, напоминал, что в жизни, кроме любви, полно всего замечательного.

Кряхтя и отдуваясь, на соседнюю скамью тяжело опустился сторож старик; размяв папиросу, закурил, хрипловатым голосом с южным акцентом пожаловался на духоту, потом, то ли обращаясь к Наде, то ли просто размышляя, проговорил:

— Вот наблюдаю я за отдыхающими, не могут они отдыхать по-человечески, не могут. Все чего-то нервы себе треплют, суетятся. Нет чтобы пройтись, посидеть у озера, вон там за леском, — старик кивнул в сторону. — Хорошее озеро, искупаться можно, посидеть на бережку, подумать о жизни… Нет, все чего-то суетятся. Видать, устают сильно на работе… А здесь получили свободу и не знают, чего с ней делать, со свободой-то… Это как лошадь, ежели она всю жизнь проработала в шахте и ее вывести на свет, она ж ослепнет… А ты чего припечалилась? — повернулся он к Наде. — Обидел кто?

Надя покачала головой.

— У вас, у дивчин, одна печаль — от любви. Вот ведь как бывает: все у женщины есть, и внешность, и учится там или работает, и муж есть, и ребенок, — нет, все чего-то ей не хватает. Не умеете вы быть счастливыми, вот что я скажу. Все ваши печали, как говорит наша врачиха, микротрагедии. Вы и не знаете, что такое настоящая трагедия. Вы ж все послевоенные. О войне только понаслышке знаете. И сейчас бывает, смерть там, тяжелая болезнь… Конечно, у каждого своя трагедия. Вон у него, у барбоса, ежели сопрут кость, для него это тоже трагедия… Ты не печалься, все образуется.

Со стороны лесопарка из темноты вышел мужчина и решительной походкой направился к турбазе — еще издали Надя разглядела знакомый джинсовый костюм.

— Кого я вижу! Надежда! — весело проговорил Володя, протягивая Наде крепкую ладонь. — Пошли потанцуем!

Он ввел Надю в гущу танцующих и громко, старясь перекричать ритм-группу, спросил:

— Ну как отдыхается? Отлично? А танцы как? Правда, ничего, но хуже, чем у нас в Монино? В Монино на танцы пойдем?

Увидев девушек из группы, он извинился, подошел к Стелле, потом к дочери рабочих, что-то им говорил, расточал улыбки, но при этом издали дружелюбно кивал Наде. После танца снова подошел к ней.

— Ты, Надежда, молодец. Все здорово организовала, мне рассказали. Знаешь, кто здесь самая хорошая девушка?

— Кто? — взволнованно спросила Надя.

— Ты!

Надя почувствовала, что слезы наворачиваются на глаза, и, опустив голову, прижалась к плечу Володи. На минуту ей показалось — вся группа смотрит на своего плачущего руководителя, но она так и не смогла взять себя в руки.

Прощаясь, он бегло поцеловал Надю в щеку.

— Ну я снова к своим знакомым. До завтра! Не беспокойся, не подведу! Прикачу прямо в аэропорт. Надежда — мой компас земной…

На следующий день с утра лил дождь. До обеда группу возили в музей Лазо и Котовского, после обеда фотографировались в холле турбазы, потом многие отправились по магазинам делать последние покупки. Старушки уговорили Надю сходить на рынок «за фруктами для внуков».

Рынок находился недалеко от турбазы и представлял собой крытые прилавки, заваленные всевозможными фруктами, в стороне на ящиках продавалась рассада цветов, разные коренья, веники, пемза, мотки медной проволоки для чистки кастрюль. На рынке была какая-то костюмированная бедность: продавцы стояли в старой, рваной одежде и выглядели нищими, но когда рассчитывались с покупателями, доставали из-под лохмотьев туго набитые кошельки. Фрукты стоили дешево, и старушки накупили по сетке яблок, груш, слив. Надя купила для родных небольшой пакет персиков и кулек земляных орехов.

Самолет улетал в семь вечера, и до отлета Наде предстояло закрыть путевки, сдать дежурной белье и получить на всю группу вместо ужина сухой паек.

В пять часов к турбазе подъехал автобус; из него вышла сопровождающая молдаванка с лентой, которая встречала группу в аэропорту. Раскрыв зонт, она вбежала в холл турбазы и, как и в первый день, весело приветствовала группу по-русски и по-молдавски. Она провела короткую заключительную беседу и попросила старших в группе написать в турбюро отчет о поездке. В автобусе, пересчитывая туристов, сопровождающая заметила, что одного не хватает, и, нахмурившись, подсела к Наде.

— Он приедет в аэропорт, — объяснила Надя, потупившись.

— Непорядок у вас в группе, — строгим тоном выговорила молдаванка. — Нужно было сразу всех приучить к дисциплине. Мы ведь привыкли к дисциплине на работе, почему же надо распускать людей на отдыхе?! Без дисциплины туристы могут натворить неизвестно чего. Вот вам, пожалуйста, одного уже нет. Приедет, а может, не приедет. А отвечать нам с вами. Самое страшное — это неорганизованные туристы.

Володя прибежал в аэропорт, когда уже оформляли билеты на посадку; в одной руке тащил огромную сумку с фруктами, в другой — канистру с вином. Рядом с ним бежала густо накрашенная девица.

— Здрасьте! — громко поздоровался он с группой, а Наде поклонился. — Прибыл вовремя, как обещал.

Надя не видела, как он прощался с девицей, — занималась подсчетом ручной клади, только потом заметила — он стоит один, стоит и улыбается ей, Наде, как ни в чем не бывало. Когда Надя пересчитала кладь, он подошел и ляпнул нетрезвым голосом:

— Тебе она понравилась? — он не ждал ответа, просто рекламировал свою подругу и бахвалился. — Знаешь, как я влюбляю девчонок? Стихами. По отработанному плану. Пару стишат Есенина читаю, и она испеклась. Благодаря Сереже Есенину имею потрясный успех, — от него прямо несло самодовольством и здоровым цинизмом. — Ну и потом, после разных поцелуев, им говорю: «Я не святой, кое-что бывало, но такого!». И мои слова у нее звучит в ушах неделю…

Все это он выложил Наде доверительно, по-свойски. «Негодяй!» — чуть не сказала она вслух и отошла.

Дежурная повела группу к самолету, и сопровождающая попрощалась по-русски и по-молдавски, и пожелала благополучной посадки. И группа улыбалась и разноголосо вторила:

— До свидания!

А Стелла восторженно заломила руки над головой.