Астра - Малый тезаурус

Миф о сотворении мира был рожден в знойном краю людьми, натерпевшимися от жажды и палящих лучей. Оттого в раю растут тенистые сады, текут ручьи, в прохладе щебечут птицы. Когда же стали обращать в христианство чукчей, те спросили.

— В вашем раю есть тюлени?

— Конечно, нет.

— В вашем раю нет тюленей? Мы же умрем с голоду!

На штурмовавших мечеть была специальная обувь, чтобы не занести пыли. Глубины, глубины.

Христианство — временная тема для глубинного развития русского духа, оно уже тесно ему. Превзойдет и на какие же высоты выйдет!

Тот продвинутый человек, которого через века самовольно назвали Моисеем, дал не десять заповедей, а сорок. Среди них: «Не веди пустую жизнь», т. е. занимайся душой. А те десять — для рабов.

Исаак, готовясь зарезать сына, испытывал сладострастие убийства по приказу свыше, от послушания и безнаказанности. Федор Михайлович, оцените!

Возле церкви две женщины просят у К. милостыню, а одеты лучше нее.

Русское созерцание, отвлекшись от вселенских грёз, кинуло взгляд на образцы западного искусства и по их приемам создало образ своего осознания. Получились Пушкин, Толстой, Мусоргский. Потом включилось в общественное движение и тоже превзошло всех. Что-то дальше.

Ах, как мы говорили все века! Гул народного говора из старых сказок доносит золото этой речи.

Зашел в топучее болото, огряз до колен.

Вры одни, сказки-то.

А тут — на-поди! — остров явился.

Жестоко ударились, земля простонала.

Куда ворон костей не залетывал.

А дрязгу этого не рассказывай, чтобы старуха не болела душой.

Эка сила хочет во мне быть!

Сердце у самой так и ощипнуло.

Сшибите мою старую избу и поставьте каменный дом.

А кони-то, кони! Чудо да и только! И сыты, и статны, и на ногу резвы.

А уж известно, чего баба захочет, то и сделает.

— Что хочешь — деньги или доброе слово за ковер? — Доброе слово.

— Как будем царевну судить? — Усовестим словом и живите себе.

— Жаль дворец золотой оставлять. — Катай по стенке, все в яичко скатаешь.

Кормил Жар-птицу три года, выпустил. — «Обманешь — не прощу». Вернулась.

А вот целые кусочки.

В прочих деревнях так ли делают старухи, у холодного-голодного новостей спрашивать! Ты меня накорми-напои, в баньке выпари, на постель повали, тогда и спрашивай.

Кустик, а его ветром качает, а его ветром качает. — Спроси про меня, спроси про кустик… — Этот кустик — твоя судьба, как дойдешь до него, он перестанет мотаться и качаться.

Здравствуй, царевич, куда тебя Бог несет, по воле али по неволе? — Добрые молодцы по неволе не ездят. Не волею и не неволею, а своей охотою.

Королевна спрашивает у царевича: «Чем себя поблагодарить велишь?» «Поцелуй меня, красна девица!» Королевна не устыдилася, прижала его к ретиву сердцу и громко-громко поцеловала, так, что все войско услышало. А дома все дочиста отцу рассказала. Свадьба была веселая, все кабаки и трактиры на целую неделю были открыты для простого народа безденежно.

В стародревние годы, в старопрежние в некоем царстве, не в нашем государстве случилось одному солдату у каменной башни на часах стоять. Башня была на замок заперта и печатью запечатана, а дело-то было ночью.

Дощечка в пруду на воде. На нее села ворона, дощечка поплыла. Вороне не понравилось, она слетела. От толчка дощечка поплыла обратно… Их мир. Как сквозь собственный шум войти в его тишину?

На детской площадке мальчик обидел девочку. Плач, крик. И вот поднялась со скамейки старшая девочка, привела обидчика и стала их мирить.

— Взялись мизинцами. Повторяйте: мирись, мирись и больше не дерись.

Успокоились и побежали играть. Старшая девочка. Как ощутила ответственность старшей?

В кабине грузовой машины, которая подвозила меня на дачу к сыну, разговорилась с молодым водителем.

— Какая вчера гроза была отличная, правда?

Он помолчал.

— Гроза? А я-то где был? А, я спал…

Видно, спал по пьянке и теперь жалел, что пропустил грозу.

Птенец между оконным стеклом и сеткой, детское пронзительное «цвирк, цвирк!». За окном мятущаяся мать. Пришлось отодрать кусок сетки, протянуть к нему руку. Он закричал от ужаса, ткнулся носиком в угол от последней беды. Отнесла его в траву. Мать не видит его на земле, вот увидела, подскочила. Он разинул клюв: «С-р-р-р! Есть давай!». Она отлетела нервно на ближнюю ветку, глаза иголками, вся обстругалась перьями. Не понимает, глупый, барахтается, пушистый, с хвоста на клюв, с хвоста на клюв. И… перелетел к ней. Спустя время смотрю из окна, на ветке спокойно сидит какая-то птица. Какое счастье — спокойная птица!

Гуляли с мужем в осеннем парке, по аллеям, усыпанным яркой листвой кленов, лип, берез. Мы — красивая пара, все любуются. У спуска к водохранилищу, у гранитной лестницы на широких перилах сидели пожилая женщина и ее внук, молодой человек, и тоже смотрели, как мы подходили. Она улыбнулась мне, как улыбаются благородные дамы.

— Который час? — спросил молодой человек.

— Десять минут второго.

— А по-польски это было бы пш-пш-пш.

Я посмотрела на них. Михаил Бакунин пришел на память.

— «Еще Польска не сгинела!»… — сказала с улыбкой слова их старого гимна.

Он вскочил.

— О, добче, добче! — воскликнул с восхищением.

Мы пошли дальше.

Бабушка с внучкой идут-гуляют.

— Дождик? Как скоро. Только что сказали.

Я опустила лицо и шла, смеясь.

Опять оторвался кусок Солнца и несется к нам.

30 сентября 1659 года Александр Селькирк попал на остров и стал Робинзоном Крузо.

Будто объявлен «День двух морей», и если подняться с телескопом повыше-повыше, то увидишь на юге Черное море, на севере Белое море. И будто бы звезды проходят некий хребет и можно услышать грохот на перевале. Душа моя, где ты бываешь?

Будто некто спрашивает.

— Где дом номер три?

— Вот, двухэтажный.

— Сейчас будем его бомбить.

И уже летят самолеты.

— Скорее, — рванулась я, — предупредить.

Но разрывы, клубы дыма. И все же мысль «спасти» была первой.

Сон о моей спешке. Спешу, спешу, даже вниз съезжаю по головам людей.

Большой кабинет, женщина-журналистка, ее коллеги и большой ученый. Мужчины об умном: о потере смысла, общем тупике, угрозе ядерного терроризма. Потом все уходят. Она задерживается.

— Что же нам остается?

— Россия, Русь, ее молчание.

Смотрят друг на друга. За окном оранжевое зарево, капли огненного дождя. Видно, как бегут люди. Она смотрит на него. Он кивает.

— Да, началось.

— Идите ко мне, — говорит она.

— Вы думаете?