Сьюзен Баркер - Сайонара

Пытаясь оттянуть возвращение на работу, Мэри и Катя решили выпить кофе на станции в кафе «Господин Пончик».

Я ждал у входа, под тентом паршивенького хозяйственного магазина, и смотрел, как девушки пьют двойной эспрессо. Солнечный свет заливал всех входящих в кафе, превращая людей в похожих друг на друга зомби. Но только не Мэри. Ее дыхание, подслащенное сакс, вырывалось изо рта, и жар кофеиновых глубин стремился внутрь, захваченный этим ангельским бризом. Райская краснота ее гортани открывалась при глотке. Кофе скользил по миндалевидной железе чувственными капельками. Нежная газовая отрыжка путешествовала от желудка Мэри к ее рту, откуда вырывалась в дребезжащий внешний мир, который был уже не-Мэри. Она облизала губы. Губы ее были совсем не такими, как у прочих; ее губы были пульсирующей алой вселенной.

Рядом с Мэри эта украинская зануда подсчитывала количество килокалорий в двойном эспрессо. Продавщица в розовой униформе железными щипцами раскладывала на витрине глазированные пончики. В желудке продавщицы, словно крахмальные шарики, плавали четыре шоколадных пончика. Еще раньше она спрятала в спортивную сумку четырнадцать витых булочек с корицей, чтобы распределить их между членами Священного Братства Лептуса. Продавщица знала, что булочки будут с благодарностью приняты товарищами после долгого дня, наполненного упражнениями в левитации и магических заклинаниях.

Рабочий день нации близился к завершению. Частота пульса замедлилась, будто слоновий топот, когда толпы устремились из центра в пригороды. Мозг работал на автопилоте, внутренние монологи становились вялыми и скучными, от дневного напряжения падал уровень сахара в крови. Хрустящие и свежие с утра костюмы смялись и покрылись пятнами от ксероксного тонера. Усталость серой монолитной массой гнала домой утомленных людей.

Я сразу заметил его среди этих безжизненных увальней. Его сердце стучало, словно мотор, усиленный амфетаминами, поры вырабатывали крупные капли пота. Он желал остаться незамеченным, хотя за весь день я не встретил более заметного человека. Он зашел в музыкальный магазин и принялся бродить по джазовой секции. Посетители тут же забыли все свои пристрастия к эстрадной и этнической музыке и уставились на шрам, изуродовавший пол-лица. Уродство вызывало в людях шок, отвращение и извращенное удовольствие. Что до меня, то я его почти не замечал. Наверное, мне следует напомнить, что в четвертом измерении внешние и внутренние органы одинаково видны. Его шрам интересовал меня не более, чем твердость его носового хряща.

Пот увлажнял подкладку дорогого пиджака, когда он глядел в окно, механически перебирая записи. Я уже видел его раньше – он приходил в бар «Сайонара» вместе со своим боссом Ямагавой. Этот бандит со шрамом убил восемнадцать человек и имел множество кличек, самая последняя из которых – Красная Кобра.

Словно хакер, я проник в его зрительный нерв, и меня чуть не вырвало, когда я понял, что объектом его пристального наблюдения является Катя. Вернее сказать, его духовная конфигурация воспринимала Катю в высоком эстетическом плане: серый цвет ее лица казался ему опаловым, а прилизанные волосы – пышными и волнующими. Горло Красной Кобры напряглось в невысказанном желании, когда Катя отхлебнула эспрессо.

Солнце скрылось за безвкусным пригородным магазинчиком, и Катя и Мэри вышли из кафе. Красная Кобра двинулся за ними, следя за девушками через окно магазина. Скоро он отстал – столь бросающееся в глаза уродство мешало Красной Кобре следить за обожаемой Катей. Девушки направились к станции.

На перроне толпились пассажиры. Я затаился за мусорным баком, пока девушки покупали билеты, и наблюдал, как их костный мозг восстанавливается, а лимфоциты потоком хлещут в лимфатических сосудах, я проник в их мысли и узнал, что Мэри хочет вздремнуть а Катя пытается что-то вспомнить. Потерянное воспоминание билось в стенки ее подсознания, напирало все сильнее и сильнее, подбираясь к авансцене памяти. Наконец Катя развернулась на сто восемьдесят градусов и завопила:

– Я оставила покупки в кафе!

Я заледенел, ища глазами движущиеся объекты, за которыми можно спрятаться.

– Жди! – скомандовала она Мэри. – Я сейчас вернусь!

Сердце почти остановилось, я буквально влип в стенку бака.

Мэри смотрела, как Катя пробирается к выходу, тряся головой от досады на собственную забывчивость. Мэри улыбнулась маленькому мальчику с большим леденцом, тронутая серьезностью, с которой малыш нес свой трофей.

– Ватанабе!

Бетонный пол и обклеенные афишами стены куда-то исчезли. Бездна раскрылась передо мной, а посередине стояла Мэри. С лукавой улыбкой она двинулась ко мне.

– Привет, Ватанабе! Что ты здесь делаешь?

Я защищаю тебя, я оберегаю тебя и веду к освобождению…

– Что-то случилось?

Ее улыбка погасла.

Я надвинул козырек бейсболки, чтобы скрыться от яростного белого пламени унижения. Я хотел ответить, что ничего не случилось, пусть прибережет сочувствие для остального человечества, но слова не желали выговариваться.

Дверной звонок прозвенел в пятнадцать минут одиннадцатого. Госпожа Танака, больше некому, подумал я. После того как старушка застукала меня на рассвете после прогулки по бамбуковым зарослям, я попал под пристальное наблюдение. Вечером она приносила мне мясо и овощное рагу, словно рациональное питание могло как-то смягчить ненормальность моего поведения. Я говорил ей, что вполне способен сам о себе позаботиться, но она только смеялась: мол, питаясь рисом, словно дамочка, помешанная на диетах, я никогда не наращу мяса на костях.

Я открыл дверь, ожидая увидеть соседку с дымящимся блюдом в громадных красных рукавицах. Однако у порога стоял мужчина моих лет довольно необычной наружности. Поеденный молью вельветовый пиджак давил под мышками, а лысина сияла в лучах солнца, словно перед выходом из дома он долго втирал в макушку глицериновую мазь. (Хотя кто бы говорил – моя лысина сияет не меньше!) Гигантские усы незнакомца я поначалу принял за приклеенные.

– Чем могу помочь? – поинтересовался я.

Незнакомец выглядел таким жалким и потрепанным, что я заподозрил в нем мойщика окон или кого-нибудь в этом роде.

– Господин Сато? – спросил он. – Мы разговаривали по телефону вечером в четверг. Ониси, руководитель музыкального отделения школы Цуита. Я пришел забрать виолончель, которую вы так щедро дарите нашей школе. От имени преподавателей и студентов школы Цуита я выражаю вам благодарность господин Сато.

Господин Ониси просиял и дважды быстро склонился в поклоне.

Я вспомнил, что мы договаривались встретиться в субботу в десять утра. Как я мог забыть?… Я поклонился, проклиная свою короткую память.