Сьюзен Баркер - Сайонара

Юдзи показал на дверь. Я подняла глаза, почти уверенная, что увижу в проеме двери фигуру.

– …и просто глазел на меня. Когда я выберусь отсюда, больше ему не готовить у матери пиццы. Уж об этом я позабочусь.

– Ватанабе?

– Это его имя? Ватанабе?

Ватанабе? Как он мог оказаться замешанным во все это.

– Это Хиро так потрудился над твоим лицом?

Юдзи потрогал рану ниже линии волос.

– Может быть, вот над этим шрамом. Я уже не помню. За последние двадцать четыре часа меня отымели все, кто только мог.

Он усмехнулся. Я попыталась улыбнуться в ответ, ошеломленная тем, что после подобного кошмара Юдзи еще может шутить.

– Он вернется? – спросила я.

– Поверь мне, он больше не вернется, – ответил Юдзи не слишком уверенно.

– Откуда ты знаешь?

– Поверь, он не вернется.

Юдзи погладил меня по затылку, и я прижалась к нему, спрятав лицо. Мне стало жалко своего недавнего неведения, захотелось со щелчком захлопнуть этот ящик Пандоры и никогда больше не открывать, я. вспомнила еще кое-что из длинного списка преступлений Юдзи.

– Хиро сказал, что ты сообщил его невесте о его смерти.

Юдзи напрягся.

– У меня не было выбора. Она даже не заплакала, просто велела мне убираться вон. На следующий день она как ни в чем не бывало вышла на работу и никогда больше не упоминала о Хиро.

– Что ты сказал ей?

– Что его застрелили.

– Теперь она знает правду. Она должна ненавидеть тебя.

– Она знала все с самого начала. И ей не за что ненавидеть меня – я просто выполнял свою работу.

Я тихо лежала, обдумывая его слова. Юдзи решил, что я молчаливо осуждаю его.

– Мэри, послушай, чего ты хочешь от меня? Неужели Ты думаешь, что каждый день я не ощущаю вины? Я стоял и смотрел, как они мучают моего лучшего друга. Я знал, что Хиро вернулся, я ждал, что он объявится. Знаешь, что я подумал, когда сегодня он наставил на меня пистолет? Господи, пусть он нажмет на курок. Я все это заслужил.

– Не говори так. Если бы Хиро выстрелил тебе в лицо, это ничего бы не исправило.

– Я сам все загубил, – сказал Юдзи. – Теперь я просто хочу заплатить по долгам и убраться отсюда. Хочу, чтобы все закончилось. Я бы отдал собственную руку, если бы можно было хоть что-нибудь изменить.

– Перестань. Мы уедем и никогда больше сюда не вернемся.

Я обняла Юдзи, вдыхая запах антисептика, который излучали его поры. Его рука коснулась моего плеча. Ночью похолодало, но тело горело, словно все грехи, которые Юдзи еще предстояло искупить, сжигали его изнутри. Я мягко обнимала его, ощущая, что между нами осталось много недосказанного. Главное сейчас – утешить Юдзи, облегчить муки его совести. Я прекрасно понимала это, но слова не шли с губ.

От свечей остались только лужицы воска, прилипшие к половицам и опаловыми блестками свисавшие с ножек стола. Мы лежали, обнявшись, наши глаза впитывали тьму, словно губки. Наступила полночь, и животы наши согласно заурчали. Чтобы заглушить голод, мы курили сигареты и поочередно прикладывались к древней бутылке саке. (Юдзи, который не ел уже двадцать четыре часа, клялся, что его желудок начал переваривать сам себя.) Между глотками саке Юдзи рассказывал о своем прошлом, о школе, о том, как вынужден был скрывать, что его мать работает в хостесс-баре. Я слушала, перебивая только тогда, когда не понимала слов. Юдзи никогда еще не был так откровенен со мной. Он постоянно просил прощения за то, что так многословен. Я просила его не останавливаться, не желая упустить ни слова.

Телефон зазвонил. Поставленный на виброзвонок, аппарат извивался по полу, словно одержимый бесами.

Юдзи схватил телефон. Я услышала в трубке низкое бормотание. Это продолжалось добрых полминуты. Юдзи ничего не отвечал.

– Ну?

– Это мать. Сейчас придет машина, которая отвезет нас к Ямагаве-сан. Он хочет поговорить со мной, прежде чем мы покинем Осаку.

– О чем ему с тобой говорить? Вот дерьмо! Неужели он хочет сделать с тобой то же, что проделал с Хиро?

Юдзи положил руку мне на плечо и сжал его.

– Послушай, если за дело взялась моя мать, нам ничего не угрожает. Ямагава-сан просто должен соблюсти традицию. Он должен сам сказать мне, что отныне я – изгой, а затем он отпустит меня восвояси Мать говорила с ним, он обещал ей.

Юдзи поднял пропитанную кровью футболку и встряхнул ее. Затем начал натягивать футболку через голову.

– Не ходи со мной, – сказал он.

– Я пойду туда, куда пойдешь ты, – ответила я.

Юдзи просунул руки в рукава. Я потянулась за скомканной юбкой.

– Ты боишься? – спросила я.

– Нет.

– А я боюсь.

– Мэри, они не тронут тебя…

– Я боюсь не за себя.

– Только представь, через несколько часов нас уже не будет в Японии. Мать обещала сделать паспорта и заказать билеты на самолет.

Сияя фарами, «БМВ» вполз во двор. Тот самый шофер, который вез меня сюда, вылез из машины с непроницаемым выражением на лице, зловещий, словно владелец похоронного бюро. Он смотрел на нас, как на пустое место. Шофер открыл заднюю дверь, никак не показав, что заметил разбитое лицо Юдзи.

Я прошептала шоферу в спину:

– Какой-то он странный. Ты его знаешь?

Юдзи покачал головой, мысли его бродили далеко. Мотор завелся, и «БМВ» выполз со двора и помчал по грязной каменистой дороге, оставляя позади бамбуковые заросли и изгородь из рифленого железа. Мы свернули к стройке. Рабочие в желтых робах бурили дорогу. Мужчина в каске и светящемся жилете знаками показал нам, что нужно ехать в объезд. Юдзи молчал, но я почти слышала, как гудят его напряженные нервы. Он солгал, когда сказал мне, что не боится. Мне хотелось, чтобы время текло быстрее, и злополучная встреча поскорее закончилась бы, и медленнее, чтобы она никогда не начиналась. Мы не смотрели друг на друга. Я сжала руку Юдзи.

В ответ он сжал мою, словно загнанный зверь, беззащитный перед миром, что лежал за тонированным стеклом.

Несмотря на то, что бар Ямагавы-сан находился всего в нескольких улицах от бара «Сайонара», я оказалась там впервые. Булыжные мостовые усеивали крошечные барчики, сиявшие розовым неоновым светом и носившие названия вроде «Розовой пантеры». Парочка баров и вовсе не имела названия – только темные окна и громилы на входе. Рядом с баром «Бриллианты навсегда!» стояли два представителя секс-меньшинств, держа сигареты в мундштуках на отлете – размалеванные, словно актеры из пантомимы. Их присутствие придавало всей улице атмосферу разгульного ночное карнавала. Истошные вопли пьяного бизнесмена, выводившего «Мой путь» Фрэнка Синатры, разрывали ночную тишину.

Бар Ямагавы-сан назывался «Семь чудес света», Клиентами были важные бизнесмены и высокопоставленные служащие корпораций, сидевшие вокруг больших столов. Над каждым столом висел огромный плазменный экран, на котором изображалось одно из семи чудес. Ближайший ко мне экран показывал пирамиды. Картинка менялась – камеры то и дело воспаряли вверх, показывая сфинкса с высоты птичьего полета. Рядом с каждым столом стояла девушка в белоснежном кимоно: черные как смоль волосы закручены в шиньон, кожа отбелена лосьонами. Девушки улыбались и предлагали выпивку – за видимым изяществом их движений скрывался тяжкий труд.