Сергей Сеничев - Лёлита или роман про Ё

— Чо скажешь, Деда? — повернулась она к дорогому гостю.

— А чаво скажу — скажу нониче сам бох велел. Ташшы!

— Эх! — передразнила она меня, важно подымаясь.

— Не понял? — подскочил и я.

— Да сидите вы, — обломил Тим. — Я сам.

И кинулся вон.

— Слушайте, чо происходит-то?

— Чего-чего, — подмигнула Лёлька Деду (а тот — ей). — Эх и происходит.

Тимка вернулся с хорошо знакомым штофиком, только белого стекла и запотелым — как пить дать со льда. Это был очередной бабкин презент.

— Пляши Андрюх, — хрюкнул старый, — привет табе от наркому вышел.

— Да ну вас, честное слово! А сразу что, нельзя было?

— Вот сроду на него не угодишь, — возмутилась Лёлька. — Как лучше же хотели… Тим, убирай давай…

— Тихо-тихо-тихо! — запричитал я, чуя, что снова опростоволосился. — Как это убирай? У меня же тост.

— А у Кобелины хвост, — фыркнул Тим.

Фантастически чуткий на происходящее пёс хвостом на сей раз не повёл.

— Варнак ты варнак и есть, — подытожил Дед. — Разлявай уж Тимох. Усем кроме ентова…

— Ну ладно вам, — взмолился я. — А то вы меня не знаете! Привыкайте уже, что ли, помаленьку…

— Сказать-то чего хотел? — перебила Лёлька, точно последнее слово предоставила.

— А сказать я хотел бы вот что…

И взял холодящую пальцы стопку. И встал.

— Друзья мои!.. Родные вы мои…

Я точно знал, чего хочу пожелать им всем и себе заодно в этот и впрямь судьбоносный момент, но до пожеланий нужно было ещё добраться.

Я говорил долго. О том, что уходящий год оказался самым, может быть, тяжёлым для каждого из нас, но разве не он же и самый счастливый?.. Отдельным пунктом отметил тот уникальный факт, что человечество впервые сидит за одним столом в полном составе, что обязывает каждого из нас к тому, чтобы…

— Ты щас президента напоминаешь, — не сдержался Тимка. — Только вместо дорогия россияни — дорогия земляни…

— А ну-ка тихо, — припечатал Дед.

— Да ладно, я не в обиде, — на меня накатила волна безудержного благодушия: перебивайте, пожалуйста! сколько хотите, столько и подтрунивайте. — Я ведь только хотел сказать, что…

— Молчь кому говорю! — повторил старик.

И тут действительно стало не до слов — ни мне, ни остальным. Посуда на столе завибрировала и пару секунд спустя натурально задребезжала. Это был тот самый, хотя и хорошенько уже подзабытый гуд-гул: так приближались бегущие. Но теперь рокот казался стократ громче и зловещей обычного. Задремавший было пёс вскочил и глухо зарычал на дверь, и все мы разом побледнели и уставились на Деда.

— А ну-к хлянь Тимонь, — скомандовал тот.

— Лучше я, — прохрипел я.

— Цыц, — осадил Дед, напоминая, чьё слово здесь главное. — И ты цыц, — приструнил он и Кобелину. — Сам он. Без вас…

Таким серьёзным нашего мракобеса я ещё не видал.

Тимка отсутствовал недолго, минуты три. За это время шум снаружи стих. Но лица на нём, вернувшемся, не было. А и было, так не его.

— Оне? — осведомился Дед.

— Оне. Озером ушли. Тушите свет. Я щас.

— Ну куда ты опять? — дёрнулся было я, но лампу слегка прикрутил.

— Они чего же, и по снегу, что ли, голышом? — прошептала Лёлька. — Так ведь не бывает. Они же живые…

Я подошёл к окошку. Ни черта не видно: снаружи намёрзло, изнутри снежинки её мешают.

— Пошли, чего покажу, — позвал Тим, он был уже в шинели и с карабином…

Снаружи было тихо. Но дьявол знает, как передать то, что почувствовал я, бросив взгляд на озеро: там, в полукилометре примерно, на припорошенном снегом льду сиял ряд ослепительных белых огней.

Я насчитал одиннадцать штук.

Сначала они показались здоровенными прожекторами. Вгляделся: нет — одиннадцать маленьких лун.

— Что это?

— Прищурься.

Я прищурился: это была летучая дура…

Вот тебе и голландец с партизанами.

— Эй, вы где там? — окликнула из сеней Лёлька.

— Сейчас, — практически хором.

— Всё нормально? Скорей давайте, — и назад, к столу.

Тимка остался на крыльце. Я вернулся в избу.

— С Новым годом, мальчики и девочки…

И вкратце поведал о незваных гостях.

Если знаете слово покрепче, чем оторопь, считайте, что оно здесь и есть. Растерянность лишила даже способности паниковать. Всех, включая Деда.

Он заговорил не сразу:

— Слухай мене. Айдате-ка обратно в церкву.

— А стоит? Это ж, считай, к ним под бок.

— Делай чаво велю долдон. Одяхайсь девонька.

— А кто они такие? — не удержалась Лёлька, кутаясь в шаль.

— НЯ ЗНАЮ! — заорал Дед; и мне: — Подь сюды, транхспорт.

На передислокацию ушло минут пятнадцать.

Воевода назначил ползти («ползтить»), и мы ползли: Тим, за ним Лёлька, замыкал я со стариком на спине. «На брюхе, сучонок!» — увещевал он Кобелину, и сучонок послушно барахтался сбоку по морду в снегу.

Я благоразумно молчал, хотя и был уверен, что в часовне нас уже поджидают. Кто? Да прыщ их знает, кто — эти, с дуры. Но храмина — о, счастье! — оказалась пуста. Дед тут же велел Тимке сменить шинелку на зипун и иттить в дозор.

— Почуишь шта зябнешь Андрюшку кличь. Напеременки слядить будетя…

Уверенный тон его, конечно, бодрил, но я продолжал сомневаться. И в том, что мы не зря покинули наш какой-никакой домик-крепость, и в том, что эти станут ждать утра. И не разевал рта лишь из боязни ещё больше напугать и без того ошалевшую Лёльку.

Выросший на книжках про гиперболоид инженера и прочие бластеры, я сомневался и в эффективности нашего дозора. Снимут они Тимку — глазом моргнуть не успеет, не то что на курок нажать (под нажатием разумелась, разумеется, не стрельба на поражение, а упредительный: дескать, амба, поселяне, сливайте воду).

Да и смешно это — с карабином против инопланетян. И тут же вспомнил, как сам летом рыскал по поляне в поисках братнина тесака: а это не смешно?..

Негодный к деятельному участию в обороне Дед занял свой извечный командный пост на лавке. Резервистка Лёлька пристроилась рядышком и молчала как из пушки. Дивное дело: в часовенке мы обсохли в считанные минуты. А ещё тут было тихо как в барокамере. Отчего одновременно и спокойней, и нет.

Вот это, друзья мои, и называется приплыли. Совсем ведь нюх потеряли. Маринады в башку ударили, на философию с беллетристикой потянуло, на развлечения, корпоратива возжелали, самогоночку, вишь, разливаем, танцы до упаду назначили. А оно вон какое упало!..

— Пойду погляжу, чего там, — не выдержал я.

— Поди Андрюш, поди. А то шумно тут от табе…

Тимка был цел и боеготовен. Укрылся за поленницей — как всю жизнь в засадах провёл — сидит, присматривает.

— Задубел?

— Нет пока.

— А там чего?

— Глухо.

— Откуда знаешь? Может, они тут уже?

Мне не давали покоя стереотипы восприятия противника. Я будто ждал, что из дуры высыплет взвод эсэсовцев, выстроится в цепь и двинет в психическую атаку. А следом, чего доброго, танки…