Сергей Сеничев - Лёлита или роман про Ё

Нет? Не убедительно? Ну я уж и не знаю тогда… Винные подвалы Николая Второго у вас в серванте… Алмазный фонд России на антресолях в коробке из-под ксерокса… Кастрюля украинского борща после двадцати лет тюремной баланды…

Или так давайте: допустим, вы страстный меломан, и оказываетесь в тёмном зале пупкинского районного дома культуры, а на сцене живая Каллас с «Каста дивой». А за спиной у неё — на подпевке (на какой подпевке? зачем?) десять величайших теноров всех времён, имён которых через запятую и не озвучишь, потому как это же просто с ума сойти от одной только мысли, что они — и вместе. А в оркестровой яме — да-да, в яме пупкинского ДК — Лондонский симфонический, в полном составе, включая рыхлую белокурую арфистку. А за пультом мелькает проплешина маэстро Тосканини. А на сцене, в уголку — стейнвей, а за ним старенький Рахманинов. И до кучи уже из кулисы в кулису Барышников мечется, импровизирует по ходу: разбежится, бух на коленки, и едет, едет…

И не успеваете вы дать глазам с ушами очухаться, как Мария уже кланяется и Сергей Васильича с Михал Николаичем на бисы ведёт, и струнные смычками по деками постукивают, и какие-то девушки с настурциями к рампе спешат, но не успевают: легенды уж уплыли, а им на смену выскочили Битлы, и под аккомпанемент соплеменников из ямы — Ол Ю Нид Ыз Лав! — вживую. Да не одни: джем у них там — тенора с заднего плана подтягиваются, Элвис с Фредди откуда ни возьмись, Чак с Фрэнком, Эдит с Джимом, Барбра с Робертино и даже Майя Владимировна с Фёдором Ивановичем — с теми самыми пластинками под мышками… А вон Луи со своим корнетом, Фаусто с саксом. По стейнвею уже Дюк лупит. Джордж ситар неподзвученный щиплет. Пол басуху с правой в левую переложил — отвязывается Пол. Джон орёт: звените бриллиантами! Пупкино взвизгивает, что Колизей вашингтонский:

Ла-а-а-ав, ла-а-а-ав, ла-а-а-ав, ту-ту-ду!!! И вы понимаете, что видите и слышите это в последний раз. Потому что такое только однажды и только в Пупкине.

Те же примерно эмоции захлестнули и меня с первых минут пребывания в центральной шиварихинской библиотеке. И только из опасения захлебнуться побежавшей слюной я постановил считать сие собрание сочинений вшивым до той поры, пока не наткнусь на парочку собственных томиков. Поскольку, что же это за сокровищница, если без меня на видном месте?

Меня не попадалось. Попадались строго инкунабулы. Целая прорва вульгат, Новгородский кодекс, Остромирово Евангелие…

Научной, с позволения сказать, литературы невпроворот, жаль языками не владею, хотя Newton, как ни крути, Ньютон, и с Paracelsusом всё ясно…

А уж беллетристики-то, беллетристики! Да какой — вот шекспирово первое фолио. Без автографа? Без. Оно и лучше, а то уж не знаешь, чего ждать…

А вот родные пошли. Жуковский — карлсруэвский — мечта всякого любочея. Песенка наша здесь? Тута. Куда ж ей деваться. А вот — ты погляди только — и тебе «Ганц Кюхельгартен», и «Мечты и звуки», собственноручно, как говорят, авторами изничтоженные.

Да и фиг с ними, скверных стихов я не читал, что ли!..

Я приметил его издалека — монитор на дальнем столе. Один на весь зал.

А чего? В следующей избе — если, конечно, из этой выпустят — машина времени окажется. Заправленная, в смазке и с ключом в замке зажигания. Это ж вам не хухры-мухры — Шивариха! Ну, показывай, сяло, что у тебя тут за компьютерная база.

Беспроводной, как и мышка с клавиатурой, монитор был включен. На экране красовался Большой Каньон. Это был мой монитор — в кредит взятый и не донца ещё оплаченный. Только у меня он был заляпанный, мухами затоптанный и в толстом-толстом слое никотина, а этот будто кто специально к моему приходу протёр — ни пятнышка, ни пылинки.

Системника не обнаружилось ни под столом, нигде вообще.

И правда: зачем? Пашет же и ладно.

Содержимое рабочего стола тоже было до боли знакомым. Даже папка с десятком гигов музыки на месте. Бетховен, «Imagine», Шнитке, джаз, БГ, Алла, цыганщина Кустурицы, Тарантинина коллекция и всё-всё-всё остальное, как для вылета на Марс подготовленное — тут. Тэк-с, и с чего начнем? Ноу вумэн ноу край — куда как актуально — комон, Бобби!..

Вот фиг тебе, а не Бобби: акустику рачительные хозяева заведения подключить забыли, звук тщился, а не тёк. Интересно, книга жалоб и предложений среди этого роскошества имеется?..

Вторым делом полез в сеть. И сеть на месте. Даёшь мыло? — даёт. Пяток SOSов (так и написал: SOS! ваш Палыч) улетели как миленькие. Но, сунувшись в яндекс, убедился, что ответов дождусь вряд ли: поисковик исправен, только даты все на прошлом лете обрываются — идеальное доказательство поголовной смерти. Нигде никого больше нет. Ты, Андрюха, последний пользователь. Вот и пользуйся, чем бог оставил…

Всё-таки мировая паутина — наркотик века.

Минуту спустя я уже не помнил ни о Шиварихе, ни об Лёльке с Тимкой, ни даже про где я и зачем. Я шагнул в этот информационный лес, и он проглотил меня бесцеремонней деревянного. Скача из окна в окно, я безоглядно пробирался в самые дебри. В этом лесу мне было куда привычней, хоть и попадались на пути те ещё буреломы с болотцами.

Это я о сайтах для взрослых, жертвами которых в не меньшей мере становились и маленькие, от которых всего-то и требовалось, что нажать кнопку «Мне 18»…

В пережившем человека интернете порнозасады всплывали как ни в чём не бывало и искушали яростней прежнего. Чего там примерещившаяся в пустыне яблонька — тутошние ассы и пусси с персями куролесили на пределе представления о соблазне.

В пору моей юности ходил анекдот. Что такое нейтронная бомба? — да очень просто: вся водка на месте, а пить некому. Так и тут: клиентуру давно повывело, а индустрия вкалывает без выходных и перерывов, покойные дерут покойных так, что ни в каком гробу не улежишь — примитивно, но с каким же, господи, энтузиазмом!.. А уж анонсы-то, анонсы…

Нигде и никогда в сети не писали безграмотней, чем на клубничных сайтах. Бо чхали авторы трах-галерей на грамматику — их продукт был красноречивей любого комментария. Как слоган на окнах бакалеи — метровыми синими буквами: МОЛОКО В РЕКЛАМЕ НЕ НУЖДАЕТСЯ. Похотятина тем более.

Человек, как известно, слаб. Ему только покажи, чего чужой пенис вытворяет, и он уже своим по клаве долбать готов. Потому человеческое ему не чуждо, как ты это человеческое ни припечатывай и сколько ни вразумляй, что грёзы фабриковал не один Голливуд…

Проведший в изоляции от основного инстинкта не несчастные сорок дней, а почти год, я готов был почувствовать себя обыкновенной тюремной крысой, которой незримый надзиратель подкинул в одиночку пачечку неприличных картинок. И, дьявол меня забодай, я не видел оснований кипеть от негодования, рвать их в клочья и брезгливо спускать в парашу. За погляд ни денег не берут, ни сроков не добавляют… вот только…