Сергей Сеничев - Лёлита или роман про Ё

Хотя, кто его разберёт: сыщи я копытное, приведи сюда, выпусти через эту калитку, а он хлоп, да и падёт, как и назначено. Может, потому и без подвоха, что без коня?..

Ну, богатырь? Готов? С собственной жизнью играть будем или как? Ва-банк? Всё на среднее, а? Тестикулы мои сжались, и зачесалось всюду, где только может чесаться. Отчего дверку ту я потрогал, как погладил: вот, дескать, видите? видите же? пытался же сунуться, сама ведь не открыва…

Она открылась сама. И я позабыл о тестикулах: за этой дверью начинался лес. Сразу же. Выход перекрывала здоровая, чуть не в обхват, ёлка. И дальше шёл сплошной их частокол. Без малейшего намёка на просвет. Но не столько близость потенциального противника обескуражила, сколько его вид — это был лес из сна после одова прилёта. Слишком хорошо запомнил я те выпачканные побелкой стволы. И черным-бело было совсем как во сне: в притаившемся за дверью лесу стояла глухая ночь.

«Убиту быть убиту быть убиту…» — свиристело в мозгу. И следом: мёртвые сраму не имут…

Да знаете вы что? Мёртвые вообще ни хрена не имут! С них не только спрос невелик — от них и толку никакого. Так что нечего меня на слабо разводить: щас морду малость высуну, осмотрюсь и ша, и то уже коммунистом считать можно. И осторожненько потянулся в темень. И мимо морды моей героической не то птица порхнула, не то вообще нетопырь.

Вот, друзья мои, как осуществляются разрывы сердца — не неприятностями на службе и не обвалами в личной жизни — настоящие разрывы сердца осуществляются такими вот летунами из ниоткуда! Не хотите верить — проверяйте.

Захлебнувшись сыростью, я отпрянул, дверку ногой бряк, и шементом на солнышко. И в палисаднике задерживаться не стал — за ограду и ходу, ходу. И оглянулся всего раз, оттопав уже на приличное, и не зря: никакой «конской» двери в стене не наблюдалось — там тоже красовались два малюсеньких оконца. А из крыши торчала труба несуществующей печи…

Считайте меня законченным трусом, но я похвалил себя за несование дальше, чем довелось. А ну-ка! Знаем мы, что такое Лес! Хаживали. И живали… Риск штука, конечно, благородная, но и осторожность, между прочим, не порок. И не ной, Андрюх: живым да зрячим ушёл — уже победа. Тут не печалиться, тут ликовать надо. И, сколько смог, я возликовал.

И вспомнил: уныние!.. уныние же — седьмой и мой любимый после гордыни грех.

Нашёл себе тоже занятие…

— Чего хотел? — удивился он, приподнявшись с лавки.

«Водки под оливки, — чуть не ляпнул я. — И к Зайке под одеяло». Однако сдержался, сделал подобающее намерениям лицо и поплакался:

— Мирицца.

Это была чистая правда.

Во-первых, я не сомневался в том, что былой вражды он давно не питает, просто как выйти из тупика не знает, вот и косит под обиженного, и отшельничает напоказ. Во-вторых, хотелось уже внести ясность и обозначить свою позицию: дескать, не слепой, хватит прятаться, все мы взрослые люди и понимаем, к чему идёт, и слава богу, что идёт, торопиться особо не рекомендую, но и палок в колеса не ждите, всегда рядом и, если чего, свистните только — слуга покорный.

— Ну, заходи, гостем будешь, — перебил Тимка мой поток сознания и подвинулся: садись, коли так.

Я благодарно кивнул и сел.

— Курить позволишь?

— Твои лёгкие…

— Не возражаешь, то есть.

— То есть, не возражаю.

Просто какой-то приём великосветский, а не семейный портрет в интерьере…

А чего ты хотел? Переговоры у вас. Потому и протокол. А переговаривать — известно — годами можно.

Взгляд невольно скользнул на стоящий в углу карабин. Тим заметил, встал и сунул его за потолочину.

— Чтоб не думалось.

И, выудив из-под лавки дедову кружку, набулькал в неё из снова полного штофа.

— Квасишь, смотрю? — осведомился я, как можно безобидней. — Нешто, старый рецепт оставил?

Внешне пойло и впрямь напоминало заветный квасок. Только вот запах какой-то… удручающий, что ли…

— Да нет. Собственного приготовления.

— А чего это такое?

— Сома.

Сома, сома, сома, — заклокотало в мозгу… а, ну как же! Сома!

— Мухоморы, что ли, варишь?

— Грамотный, — похвалил он и поглотил.

С завистью следя за ходящим туда-сюда кадыком, я вспомнил всё, что слышал когда-то об этом шаманском зелье. Наркотик по сути. Должен тонизировать, возбуждать и уносить. Но по парню не заметно…

— Угостишь?

— Да пей, если не боишься, — он нацедил и мне и кивнул на кастрюлю под лавкой. — На всех хватит.

Я попробовал. Полное дерьмо.

Типа выдохшегося пива. С другой стороны, для предстоящей беседы самое то.

— Ну, давай, — не выдержал Тим. — У тебя по пунктам припасено или как пойдёт?

— Да нет никаких пунктов. Пришёл сказать, что прекрасно тебя понимаю. Что надеюсь, и ты меня понял. Что давай покончим со всем и баста. Ни тебе оно не нужно, ни, тем более, мне.

Он хмыкнул.

— А если с переводом? — насторожился я.

— Перевожу… Мне — не надо, а тебе — тем более… Не умеешь ты мириться. Только строить умеешь.

— Чёрт его знает… Наверно… Но ведь правда очень неуютно: трое нормальных людей, которым абсолютно нечего делить, живут как через колючую проволоку… Представляешь: я сегодня проснулся с мыслью, что мне наконец-то глубоко симпатично всё население планеты. Целиком!.. Мы же одни остались. Лёлька, ты да я…

— Ну почему же одни… Егорка ещё есть. И другие…

— Тим, давай так: живы они или нет, мы не знаем, и вероятность того, что…

— Да не надо вероятностей. Ты трупы видел? Я нет. Дедов — да, сам закапывал. А братишка и батя с мамкой пока без вести пропавшие. Так что заткнись, пожалуйста, а то у нас снова ничего не получится.

— Ну ведь и я о том же, — а вот это я уже врал, об этом-то я в последнее время вспоминал всё реже, но других путей для наведения мостов не видел. — Когда на поиски двинем?

— Когда ты двинешь, не знаю, я вторую неделю двигаю. Правда, недалеко, чтобы к вечеру назад. Только херня это всё, а не поиски. Идти — так уж всерьёз, а не на прогулку…

— Не: нормально! А почему один?

— Потому что это моё дело…

— Тимк! — придумать, чего именно Тимк, я не успел.

— Ещё будешь? — выручил он.

— Давай.

Двинули ещё по глотку. Определённо гадость.

— А её закусывать не надо?

— Ну, если только ими же! — бзднул мой корчмарь.

— И то правда, — хохотнул и я, отметив про себя, что его манера общения всё больше напоминает Дедову. — Ты только не думай, что опять с наставлениями лезу, но сам ведь понимать должен, не имеешь ты права вот так вот бездумно.

— Да ну? Моя жизнь, как хочу, так и трачу.

— Не совсем, Тим. Хватит ваньку-то валять. На тебе ответственность лежит. И страшно даже подумать, какая.

— А, ты об этом…

— Я — об этом.

— Ну, это практически тост.