Владимир Митрофанов - Кемер в объятиях ночи

У Григорьева была подобная история с цветами из многосерийной эпопеи, как Саня Смирнов хотел жениться. Познакомился он с одной молодой женщиной. Саня Смирнов ее очень полюбил и летом они собирались пожениться и кажется, даже подали заявление. И как раз в этот период к ней неожиданно зашел „на огонек“ старый друг Игорек, понятно, с цветами и вином. Выпили, было уже поздно, легли спать, и понятное дело, переспали, а утром уже и нетерпеливый Саня пришел и тоже с цветами. Она его узнала по звонку (точка-тире-точка), вскочила, огляделась: „Триндец!“ — прятаться Игорьку было некуда, да и выглядело бы это не только смешно, но и подло, да он и не стал бы прятаться. Была бы еще большая квартира или черный ход, шанс выкрутиться был бы. Кстати, Игорек собирался уйти в шесть, но они банально проспали — не сработал долбанный китайский будильник, или же просто не услышали. Стечение обстоятельств. А ведь просыпались оба аж в полчетвертого, но попили сока, перепихнулись по-быстрому, да и снова заснули и так проспали до девяти. А будильник, на который они понадеялись, почему-то не зазвонил. Случайность. И вот — счастливый и нетерпеливый Саня Смирнов с цветами трезвонит в дверь своей любимой невесты. Она приоткрыла дверь на цепочке и, не поднимая глаз, сказала Сане: „Смирнов, знаешь что: между нами все кончено! Уходи!“ — и тут же захлопнула створку. И это было, пожалуй, единственное правильное решение в данной ситуации. В случае силового столкновения, это если бы она запустила Саню, Игорек бы Смирнова отлупил бы без проблем, да и комнату бы всю разворотили. Саня еще успел просунуть туда в щель свои тюльпаны, так этот букет дверью и отрубило: тюльпанные головки упали на коврик прямо ей под ноги. На ногтях у нее был красный лак. Выглядело все это довольно красиво. Он, конечно, потом долго звонил, как по нервам ездил, тогда она ему сказала уже сквозь дверь, не открывая: „Уходи, я сказала, у меня — другой мужчина!“ — и только тогда до Сани дошло, и он ушел. Влюбленные люди часто очень тупые и здорово тормозят по некоторым вопросам. Потом она, пройдя босиком по прохладным тюльпанам, вернулась в комнату. Игорек даже и не вставал: лежал себе в кровати, курил и посмеивался. Увидев понурую подружку, попытался ее утешить: „Да брось ты, не переживай — фиг с ним! — найдешь себе другого! Давай, иди ко мне, еще с полчасика покувыркаемся!“ Ноги у нее замерзли, и она залезла в кровать к Игорьку — чего уж теперь. После этого всего у нее осталось ощущение, словно она в детской игре-ходилке, когда неудачно бросаешь кости и вдруг слетаешь на много ходов назад и нужно начинать все сначала. Рано легла спать. Проснулась от духоты. На столе стоял принесенный Игорьком букет. От игорьковых нарциссов несло тухлыми носками. Успокаивала она себя тем, что с Саней они все равно бы не ужились — слишком разные они с ним были люди.

Примеров тому множество. Дима Савкин был человек мягкий по жизни, а вот первая жена его представляла собой существо реально страшного характера и истероидного поведения. Она представляла собой самый ужасный женский тип. Мужчина, который ненароком женился бы на такой женщине, можно считать, что пропал. Это было все равно, что наступить на мину — можно только посочувствовать — не повезло. Избавиться от такой пиявки было практически невозможно, разве только не переключить ее на другую мишень, что случалось крайне редко. Однако в данной конкретной мишень появилась, она развелась с Савкиным, обобрав его до нитки. Забрала все и выкинула его на улицу. Савкина чуть-чуть тогда инфаркт не хватил.

У Лени Бакина, впрочем, жена была, пожалуй, характером еще круче. Эта хрупкая женщина (сто пятьдесят сантиметров рост и сорок килограммов веса, который она никак не могла набрать, как ни пыталась — видать, все выгорало от злобы) наводила дома такой террор и ужас, что просто уму непредставимо. Бакин — здоровенный мужичище — боялся ее до полусмерти, дети, когда мама находилась дома, вели себя тише воды и ниже травы. Все они учились на „отлично“. Сам Бакин не брал в рот ни капли. Между тем, в своей женской компании она жаловалась, что дети ее не слушаются, а муж-гуляка ежедневно пьет горькую. А муж, когда у него звонил мобильник и он видел, что это жена, бледнел от испуга. Как-то Григорьев наблюдал со стороны непосредственно сам момент этого звонка: только что сидел уверенный в себе человек, и вдруг лицо его исказилось, стало заискивающим, когда он с ней заговорил заикающимся голосом. Также ее панически боялись и учителя в школе, в которой учились дети, включая и самого директора. Это всегда повышало балл выставляемых ее детям оценок — от греха, а то ведь придет разбираться. Благосостояние их семьи было очень неплохое. В семье царил полный порядок. Присутствовал обязательный поцелуй на ночь от детей, непременные цветы на день свадьбы и восьмое марта. Также безукоризненно соблюдался четкий график половых актов. В доме царила чистота, был сделан дорогой евроремонт, сверкала кафелем идеальная кухня — мечта любой женщины. Кошка и та ходила по струнке. Как она могла так воздействовать на окружающих людей и животных — непонятно, ей можно было только позавидовать. Народ у нее в фирме ходил по струнке. А вроде и не била никого. Мужу как-то (он задержался на полчаса, действительно была обязательная корпоративная вечеринка), обнюхав, сказала: „Если ты мне, гад, изменишь, я тебе яйца оторву, в рот засуну и заставлю сожрать!“ и он ей поверил, поскольку в этот самый момент она их, бедненьких, держала в руке и довольно сильно сжимала. Позже, когда жена заснула, тайком перекрестился, что пронесло. Жуть! И ничего — жили душа в душу. Кстати, она его сама выбрала и на себе женила. Попробовал бы он еще тогда не жениться! У него был только один выход: сразу наняться в армию или, никого не предупреждая, уехать в другой город, а лучше — в другую страну и там безотлагательно расписаться с другой женщиной или покончить с собой. Все и всюду у нее было схвачено. Знакомый врач позвонил ей: „Вы знаете, у вашего мужа повышенный холестерин!“ И после этого началось. Она тогда заявила мужу: „Ты должен похудеть на десять килограммов!“ и перестала его кормить. Давала что-то по какой-то диете явно непитательное, которым ешь, ешь и не наедаешься, хотя живот вроде бы и набит под завязку. А еда всегда помогала ему от стресса. В тот период он даже снизошел до шавермы по дороге домой, хотя после этого тщательно вытирал губы и жевал „Антиполицай“, чтобы не воняло прогорклым жиром. А в спортзале просто сидел за тренажером и ничего не делал, в бассейне стоял у стенки и трепался с другими посетителями. Только сауну любил после этого, ну и сто граммов и пивка, хотя и не всегда решался. Нюх у нее был колоссальный, как у кошки. Стоило ему выпить кружку пива, как тут же ему в лицо могла полететь тарелка, а наутро он мог услышать: „Мне уже надоели твои бесконечные пьянки и посиделки с друзьями!“ Его самолюбие спасала только высокая зарплата, которая чуть-чуть, но превосходила даже и ее зарплату, тоже очень даже немаленькую.