Владимир Митрофанов - Кемер в объятиях ночи

Другой пример. У одних опять же общих с Тарасиком знакомых родился поздний ребенок. Из каких-то своих соображений они год его вообще никому не показывали, да и сами особо в тот год никуда не выходили — разве только папаша на работу, типа чтобы не сглазили и ничем не заразить — и все равно ребенок постоянно болел. И еще отец целовал его чуть не взасос. Григорьева как-то это даже покоробило: уж так-то сюсюкаться не нужно. Этот родитель вообще как-то излишне остро переживал беременность жены, даже ходил с ней на специальные курсы для беременных, учился дышать, и естественно, непосредственно участвовал и в сами родах, ему даже доверили перерезать пуповину, и он, с его слов, трясущимися руками ее лично и перерезал. Акушеры, конечно, морщились, но что делать — клиент платит, да и жалко, что ли? Тут же ребенка, чуть ли в смазке, по новым веяниям приложили к материнской груди. Кажется, этот безумный папаша и сам бы с удовольствием родил, а была бы грудь — и грудью покормил или сам бы грудь пососал, если бы это было возможно. Григорьеву все это казалось несколько странным. У некоторых знакомых ребят было трое и больше детей. У одного Совкова, кажется, пять или шесть, и он ни с кем из них особо не цацкался, а когда жена в очередной раз ложилась в роддом, то быстренько передавал детей теще, а сам впадал в загул и все эти дни ходил вдребезги пьяный. Ему бы и в голову не пришло участвовать в родах или перерезать пуповину. Пусть ее режут те, кому это положено. Этим испокон веков занимались повивальные бабки, а теперь — специально обученные профессионалы, им надо только заплатить, чтобы они были повнимательнее к матери и не перепутали ребенка. Тарасик считал, что этот папаша наверняка является скрытым педрилой женского вида. Сам Тарасик старался придерживаться основ традиционного воспитания — почти что Домостроя. Он тоже считал, что мужчина и женщина несут в семье совершенно разные функции, и именно это делает семью крепкой. Изменение функций неизбежно разрушает семью. Семья просто начинает терять свой смысл. Зачем много зарабатывающей женщине муж-добытчик? Тарасик рассказывал, что его родной дядя всегда порол детей за плохие оценки, дочку не выпускал после девяти из дома аж до восемнадцати лет. Кавалера ее однажды избил в кровь. И в конечном итоге опять же все дети выросли, выучились и стали нормальными людьми и отца не забывают. Та ситуация, когда важен конечный результат. Некоторые вспоминают своих жестоких отцов с восхищением: „Знаешь, как меня батя в детстве лупил! Ой-ё-ёй!“

А вот у Ромы Жукова семейная жизнь была построена совсем по другому принципу: короткие праздники и долгие будни в разлуке. После службы на флоте Жуков окончил „макаровку“ и всю жизнь служил в торговом флоте. Где только не был. Последние годы он ходил главным механиком на либерийском банановозе с экзотическим названием какая-то там звезда чего-то. Стабильная, хорошая работа, отличный экипаж. Банановоз болтался туда-сюда по одному и тому же маршруту через океан из зимы в лето и обратно с небольшими вариациями. Жуков приезжал раз в три месяца на неделю, а когда на две и всегда с большими деньгами. Зато эти две недели превращались в один сплошной праздник: он привозил подарки детям, обильно занимался любовью с женой, чуть ли не каждый день они ходили по кафешкам, кино, аквапаркам. Потом он снова уходил в очередной рейс, и в доме воцарялась тишина и повисало ожидание следующего его приезда. К этому ритму все привыкли, жена к приезду мужа готовилась заранее: посещение косметички, солярий, эротическое белье, прическа, брила ноги, маникюр-педикюр. Она всегда волновалась, как перед свиданием, ее даже потряхивало. Разве такое могло бы быть при обычной семейной жизни!

Работала у них и такая Наталья Юрьевна Беляшек. В юности она была очень даже красивая, исключительно фотогеничная особа. Хотела стать то ли актрисой, то ли певицей, а поступила учиться на секретаря-референта, потому что больше никуда было не поступить. Так и жила. А потом вышла замуж, родила. Так сложилась жизнь. В целом жизнь была довольна. А вообще-то она всю жизнь западала на мускулистых молодых блондинов, и когда встречала такого, в ней что-то екало, она тут же теряла голову и была готова сходу нырнуть к нему в постель. А иногда и постели не нужно было: как только видела статного блондинчика, становилась сама не своя — чуть ли не ерзала от возбуждения — ее бросало в дрожь, реально зудело и набухало внизу живота, чуть ли не текло — хоть беги срочно меняй прокладку — такой вот был рефлекс. Муж же у нее был невысокий и толстенький брюнет, еще и облысевший, однако очень умный и состоятельный. А вообще она считала, что в идеале нужно иметь трех мужей: одного для общения, одного для секса (тот самый блондин это тут и сгодился бы) и еще одного, чтобы деньги давал на жизнь (на эту роль муж очень даже подходил).

Вася Куликов одно время подбивал к ней клинья на роль второго мужа, но он был не блондин, и она его не подпускала. Куликов когда-то был женат, развелся, какое-то время жил с разными тетками, а сейчас встречался с бывшей женой Лени Николаева. С самим Леней они дружили со студенчества, учились в одной группе. Потом общались семьями. Теперь Куликов очень тесно общался с бывшей женой Николаева Ларисой, резонно считая, что никаких моральных правил вовсе не нарушает, поскольку Николаевы были уже года три как разведены. А развелись они, наверное, потому, что просто надоели друг другу. Кстати, Лариса Куликову нравилась всегда. Да и Лариса была не против, хотелось, конечно, по женской привычке, отношения как-то зафиксировать и стабилизировать, однако Куликов на это идти вовсе не желал. Это было бы уже слишком. У Ларисы были двое детей: сын-подросток и взрослая дочь. Сыну чужой дядька был в доме совершенно не нужен, а дочке в скором времени могла понадобиться нянька уже для собственного ребенка, а какая нянька может быть лучше родной бабушки, которой к тому же и платить ничего не надо. Дочь с безжалостным максимализмом юности считала, что для матери время любви давно прошло и на старости лет ей следует внуками заниматься, а не по мужикам бегать. Сама Лариса женщина была очень даже симпатичная, хотя и начала потихоньку расползаться, особенно кормой и бедрами, но все же как-то пыталась держать себя в форме, ходила в бассейн и сидела на диете. Куликов радовался, когда она к нему приходила, но и в то же самое время испытывал облечение, когда уходила. Ночевала она всегда дома, поскольку сына нужно было непременно будить в школу и кормить. Сам же мальчишка один неизбежно просыпал и уходил из дому голодный, поскольку не в состоянии был сделать себе даже простую яичницу, не мог найти одежду. Куликов считал, что парень просто валяет дурку, но Лариса все еще продолжала считать сына чуть ли не малышом, так что в любом случае стремглав убегала, пока еще не закрылось метро. Куликов традиционно провожал ее или до станции или до остановки маршрутки, иногда, если опаздывала, сажал на частника, а затем возвращался к себе вполне довольный проведенным вечером. Ночью она ему была, в общем-то, и не нужна, поскольку храпела, а он всегда спал очень чутко. А ведь когда-то давно, в юности, помниться, расставаться с подружкой было мучительно, спать одному грустно, а когда девушка рано утром убегала, наскоро поцеловав его в губы, он долго лежал с закрытыми глазами, вдыхая оставшийся на подушке запах волос любимой. Увы, то время навсегда и безвозвратно ушло. На Ларису он не обижался. Когда-то давно у него была любовница, которая дулась на него, когда он говорил, что ему надо бежать, например, забрать дочку из садика или сына с плаванья, а теперешние его подруги убегали от него сами, теперь уже у них всегда была куча своих неотложных дел и лежать в постели времени не оставалось, как бывало опять же в той незабвенной навсегда утраченной юности, когда валялись в кровати целыми днями и не могли насытиться друг другом; отдыхали в поту после очередной близости, слушали музыку и ждали, когда захочется еще. Свободного времени тогда было много. Да и вообще вся жизнь была впереди и казалась вечной.