Вильям Козлов - Время любить

— Не считал, — буркнул Луков.

Его покоробило столь фамильярное обращение. Он печатается в толстых московских журналах и привык к уважительному отношению к себе со стороны пишущей братии. Москвичи и провинциальные литераторы сами присылали ему свои книги с теплыми дарственными надписями на титульном листе. Каждому лестно, чтобы о нем упомянули в периодической печати… А эти оба ленинградца, кажется, носы задирают перед ним?..

— Я не вожу с собой свои книги, — сказал Казаков.

— Я все-таки критик… — многозначительно заметил Луков.

— Как ваша фамилия? — спросил Вадим Федорович. Николай Евгеньевич небрежно достал из заднего кармана шорт глянцевитую визитную карточку, точно такую же он на пляже вручил Зине, с которой несколько дней назад познакомился. Девушка оказалась аспиранткой-филологом из Волгограда. Луков в их институте несколько лет назад читал лекцию о творчестве Горького. И лекция московского ученого понравилась студентам. Николай Евгеньевич снисходительно слушал аспирантку, а Зина хорошо знала современную литературу, иногда спорил с ней. Дело в том, что ее вкусы не совпадали со взглядами Лукова на современную литературу, но чтобы не испортить отношений — девушка ему нравилась, — он даже в чем-то соглашался с нею.

— Никогда про вас ничего не слышал, — изучив визитку, сказал Казаков.

— Ты, старичок, извини, — вмешался Маляров, — твою тягомотину ведь дочитать до конца невозможно: ты хвалишь тех, кого все хвалят и кто имеет власть, а ругаешь того, кто не может тебе дать сдачи. Не помню, чтобы ты хоть раз на секретаря Союза писателей замахнулся…

— Я вообще мало кого знаю из критиков, — нашел нужным добавить Вадим Федорович.

— У нас критики-то настоящей нет, — вставил Маляров. — Пишут про дружков-приятелей…

Луков уже клял себя на чем свет стоит, что подошел к ним: эти ленинградцы уж больно много мнят о себе…

— Я о вас тоже ничего не слышал, — сварливо заметил он Казакову. — Но обещаю вам — вы обо мне еще услышите!

— Берегись, Вадим, Макиавелли теперь напишет про тебя какую-нибудь гадость! — хихикнул Маляров.

— Моя фамилия — Луков, — с достоинством заметил Николай Евгеньевич, окинув Виктора Викторовича неприязненным взглядом.

— Макиавелли был великим человеком, — поддразнивал Маляров.

Виктор Викторович давно нравился Казакову, они и в Ленинграде поддерживали добрые отношения. Маляров никого не боялся, мог любому все, что думает о нем, сказать в глаза. И тем не менее все его терпели, не обижались даже на резкие шутки. В Доме творчества отдыхал и драматург Славин. При встрече с Вадимом Федоровичем он едва кивал тому, помня, как в свое время тот открыто критиковал его за одну из конъюнктурных пьес. Леонид Ефимович никому не прощал нападок на него. В Доме творчества Славин, Роботов, еще несколько литераторов и Луков держались обособленно.

Сидели за одним столом у окна. Иногда за ними приезжала черная «Волга» и увозила на встречи с читателями лучших здравниц в курортной зоне. Конечно, Славин высказал Лукову свое мнение о Казакове. Леонид Ефимович назвал Вадима Федоровича способным писателем, но посоветовал держаться от него подальше: мол, это человек «не наш»… Ну а что это такое, Лукову было понятно. «Не наш» — это, значит, враг Славина и его друзей. А Николай Евгеньевич считал себя если не другом Леонида Ефимовича, то по крайней мере соратником. Они не раз встречались в Ленинграде, Москве, и Луков знал вес и авторитет в литературном мире Славина. А с могущественными людьми Николай Евгеньевич всегда считался, уважал их, ценил. И писал на их книги рецензии, упоминал в каждой своей журнальной статье. И здесь, в Ялте, Славин дал понять ему, что тоже ценит Лукова и, случись что, не оставит в беде… Лично Казаков не вызывал у Николая Евгеньевича недобрых чувств, правда, восторги Зиночки по поводу его книг несколько озадачили его. Конечно, он слышал фамилию Казакова, изредка встречал ее в литературных изданиях, но книги этого писателя действительно как-то прошли мимо него…

Все эти мысли промелькнули в его голове, пока он слушал болтовню здоровяка Малярова. Кстати, Славин к фантасту относился терпимо, даже обмолвился в разговоре на ужине, что Виктор Викторович — талантливый человек, но вот без царя в голове… Что он этим хотел подчеркнуть, Луков не понял.

— …В Ленинграде провалилась последняя пьеса Славина, — разглагольствовал Маляров. — Возьми и напиши про это, Луков? Ведь не напишешь! Я видел, как ты Славину партию в настольный теннис проиграл… Я тогда вволю посмеялся!

— Я тоже люблю посмеяться, — мрачно уронил Луков. — Только последним…

И тут Казаков совершил большую ошибку, с невинным видом спросив:

— А эта девушка случайно не ваша дочь?

Луков действительно выглядел рядом с молоденькой аспиранткой почтенным папашей, его бесили насмешливые взгляды знакомых литераторов из Дома творчества, когда он приводил Зину сюда. Он успокаивал себя, что ему просто завидуют.

— А вы что, хотите к ней посвататься? — вспыхнув, сказал Луков.

— Породниться с вами? — улыбнулся Вадим Федорович. — Нет уж, увольте…

— Зря отказываешься от такого родства, Вадим, — подлил масла в огонь Маляров. — Макиавелли тогда прославил бы тебя на всю Россию… Вставил бы в «обойму» рядом со Славиным и Роботовым. Он за своих готов в огонь и в воду!

— Я бы не хотел быть в этой «обойме», — усмехнулся Казаков. — Она стреляет холостыми патронами…

— Смелые вы ребята, — покачал головой Луков.

— Смелого штык не берет, смелого пуля боится… — фальшиво пропел Маляров. — А ты, Макиавелли, не пугай нас…

— Я уже вам сказал, — багровея, процедил Николай Евгеньевич. — Моя фамилия — Луков! — И произнес по слогам: — Лу-ков!

Повернулся и ушел по красной ковровой дорожке на свой этаж.

— Лысый, а за молоденькими девушками бегает, как резвый козлик, — сказал Маляров.

— И что это за манера у критиков — на всех писателей смотреть свысока? — произнес Казаков.

У него от беседы остался неприятный осадок. Правда, вскоре он забыл про это и, возможно, никогда больше и не вспомнил бы Лукова, если бы тот гораздо позже сам не напомнил о себе…

Вадим Федорович не знал, что в этот злополучный день, переодевшись, Николай Евгеньевич быстро спустился вниз, но девушки в парке не обнаружил. Несмотря на жару, отправился в город, обошел все центральные пляжи, часа два бродил по набережной, надеясь встретить Зину, но все было тщетно.

До отъезда в Москву он разыскал в библиотеке журнальный вариант первого романа Казакова, остальных книг писателя в библиотеке Дома творчества не было. Он не обнаружил даже их на специальной полке, где были выставлены книги, подаренные писателями этой библиотеке. Поинтересовался у библиотекаря, почему нет книг Казакова, та ответила, что они обычно на руках, но последние два романа пропали. За них были внесены деньги.