Бернардо Ачага - Сын аккордеониста

Мы налили себе еще кофе и проговорили до рассвета. Трику рассказал Марибель о харакири, а Марибель показала нам фотографии Масако. Она была красивой, и желто-зеленое кимоно очень ей шло. В руке у нее была хризантема, и она улыбалась в объектив.

Мы наблюдали за грузовиками, въезжавшими и выезжавшими с верфи. За рулем того, что мы выбрали, сидел парень нашего возраста («Вы мне доставляете хлопоты, но я вас понимаю», – говорили нам почти все молодые водители, к которым мы «подбирались»; старшие по возрасту начинали нервничать). Но меня этот план не устраивал. «Ты не уверен, правда?» – сказал мне Хосеба. Он тотчас же угадывал мои мысли.

И тогда я высказал ему идею, которая с самого утра вертелась у меня в голове. Нашим человеком мог бы стать Тоширо, который вместо нас пронес бы пропагандистский материал. «Разве он не думает – это сказала Марибель, – что мало заплатил? Почему бы нам не попросить его о большей жертве?» – «Надо сказать ему, что мы боремся за дело рабочих и что если он нам поможет, то полностью очистится». Хосеба саркастически улыбнулся. «Особенно если попадет в руки полиции. Его так отдубасят, что он не только заплатит за свой грех, но и получит кредит для следующего». – «Я бы предпочел грузовик, – сказал Трику. – Тоширо не захочет полностью взять на себя риск, и мы будем раскрыты». Но Хосеба был «за»; с каждой минутой идея все больше ему нравилась. «Он из страны, где люди делают себе харакири, Трику. Ты же сам объяснял это Мирабель. Он не испугается». – «Давайте попробуем, – сказал я. – И если не получится, вернемся к варианту с грузовиком», – «Кто поговорит с человеком из Осаки?» – спросил Хосеба. «Ты!» – одновременно воскликнули мы с Трику. Хосеба обладал даром слова Папи часто говорил: очень жалко, что организация не ведет дипломатической работы, располагая человеком, обладающим таким даром убеждения.

Как потом нам рассказывал Хосеба, Тоширо прочел листовку до конца и попросил у него десять минут, сидя все это время на полу в позе йоги, получившей название «цветок лотоса». Затем, поднявшись на ноги, он сказал, склонив голову: «Думаю, я сделаю это с огромным удовольствием, товарищ». – «Он назвал тебя товарищем?» – удивились мы с Трику. Хосеба горячо подтвердил: «Именно так он мне и сказал, слово в слово: «Думаю, я сделаю это с огромным удовольствием, товарищ. Я тоже питаю ненависть к ревизионистам Третьего интернационала. Я троцкист и горжусь этим».

Чтобы переварить эту неожиданность, нам понадобилось выкурить много сигарет у окна нашей комнаты. Я отметил, что случившееся подтверждало правоту положений нашей организации, а именно: не существует сторонников Ленина или Троцкого, чуждых своей национальной культуре; но невозможно себе представить, чтобы троцкист из Ондарроа или Эрнани проводил ночь, стоя на коленях. «Ну, из-за Масаки, кто знает…» – сыронизировал Хосеба. «Прекрасная сегодня ночь», – сказал Трику. Несмотря на уличное освещение, были хорошо видны звезды.

Мы посвятили утро следующего дня прогулке по городу, съели комбинированный обед в кафе. Я позвонил нашему человеку около трех часов. Он был в полном восторге. «Artistak sariel» – «Вы настоящие мастера!» – восхищенно воскликнул он. «Мы не пошли на экзамен, – сказал я ему. – Мы послали другого человека». – «Ну, так значит, он мастер». – «Он положил все в нужное место в нужный час?» – «И не только это, он сам взял на себя распространение. Прошел дождь». Я попросил, чтобы он более детально все объяснил. И тогда он поведал мне с помощью полуслов и намеков, что посланный нами мастер использовал гребные винты судна, благодаря чему листовки кружились в воздухе и опускались на головы рабочих. «Eurixa les, barriro esanda» – «Я же говорю вам, словно дождь прошел». – «Все закончилось хорошо?» – «Великолепно! – воскликнул наш человек. – Вот только одного японского монтажника задержали». Я стал покрываться потом. «Ну, ладно, наше дело сделано, – сказал я. – Посмотрим, как получится со следующим экзаменом, он непростой». И повесил трубку.

У Трику был друг, живший на студенческой квартире, и мы прибегли к его помощи, чтобы он помог нам с ночевкой. Когда мы оказались в безопасности, я позвонил в пансион. «Сегодня довольно странный день», – ответила Марибель, когда я объЏснил ей, что мы за городом и вернемся только через несколько дней. «Почему?» – «Приходила полиция и обыскивала квартиру. Но ничего не нашли». – «Серьезно?» – воскликнул я. Она понизила голос и сказала почти шепотом: «Тоширо арестовали». – «Серьезно?» – повторил я. У меня никогда не было дара слова, свойственного Хосебе. Он бы выразил свое удивление пятью различными способами. Марибель продолжала тихим голосом: «И не думай, что это по пьянке или из-за женщин. Как сказал мне один полицейский, это из-за политики». – «Хорошо еще, что нас там не было. А то бы всех увели. Обычно они так делают в подобных случаях», – сказал я. «Меня про вас спрашивали. Но я сказала им, что вы все время занимаетесь. Даже из дома не выходите. Даже в «Кайолу» не ходите, как другие студенты».

После звонка мы устроили совещание. Все трое были единогласны: мы останемся в городе, пока Тоширо не переведут в тюрьму и мы не сможем через комитет заключенных узнать, какую информацию получила полиция. Ситуация была практически безнадежной: полиция располагала нашими фотографиями. Тоширо не оставалось ничего иного, как опознать нас. Он страстно желал вернуться в Осаку к своей Масако.

Я позвонил на второй день, к вечеру. Едва Марибель узнана мой голос, у нее вырвался крик: «Он здесь!» – «Тоширо?» – «Ну конечно! Его выпустили без предъявления обвинений. Он немного хромает». Тоширо понадобилось десять секунд, чтобы подойти к телефону. «Вы где? В «Кайоле»?» – спросил он. Вопрос вначале показался мне нелепым, но потом я догадался, что он не предполагал, что мы можем прятаться из страха перед его показаниями. «Мы туда идем. Хотим пригласить тебя на бокал шампанского», – сказал я ему. «Хорошо, но не будем там долго задерживаться. Завтра надо идти на работу», – сказал он. Я взглянул на Трику и Хосебу. Они сразу поняли, что произошло. «Тоширо камикадзе», – крикнул Трику в трубку.

Он хромал, как нас и предупредила Марибель, и в ярком свете дискотеки лицо его выглядело как лицо человека, выдержавшего трудный бой. «Как поживаешь, камикадзе? Здорово тебе досталось?» – сказал ему Трику. «Я очень доволен, – ответил Тоширо. – Хосеба был прав. Теперь я заплатил за все, за что должен был заплатить, и спокойно смогу вернуться в Осаку». В шуме дискотеки нельзя было распознать, каким тоном он это произносил; но он, несомненно, говорил всерьез. «Я сказал тебе, что ты заплатишь за прежние грехи и еще получишь кредит на будущее. Так и случилось». Мы заказали бутылку шампанского, и Тоширо поведал нам, что в полиции он прикинулся дурачком. Он тысячу раз повторил им что думал, будто на этих листках была «программа праздника», а вовсе не политическая пропаганда. Что его обманула женщина, подошедшая к нему у проходной верфи. «Я сказал им, что японцам женщины очень нравятся и что они часто нас обводят вокруг пальца. И что это был не первый обман. Раньше меня тоже обманывали».