Бернардо Ачага - Сын аккордеониста

Эпитафия: «Он никогда не был так близок к раю, как когда жил на этом ранчо».

Погребальная молитва: «Никогда он не был так близок к раю, как когда жил на этом ранчо, до такой степени, что покойному с трудом верилось, что на небесах ему может быть лучше. Ему было нелегко расстаться со своей женой, Мэри-Энн, и со своими двумя дочерьми, Лиз и Сарой, но, когда он уходил, ему хватило капли надежды, чтобы попросить Бога вознести его на небо и поместить подле его дяди Хуана и матери Кармен, а также рядом с друзьями, что когда-то были у него в Обабе».

Воскресенье. Все утро я провел, складывая мозаики с Лиз и Сарой. После обеда они ушли к Эфраину с Росарио, а мы с Мэри-Энн, Хосебой, Хелен, Кэрол, Дональдом и еще несколькими друзьями из Книжного клуба собрались в гостиной. Стояла слишком удушающая жара, чтобы сидеть под навесом. Когда я пришел, все обсуждали состоявшиеся в среду чтения, но Дональд тут же принялся нахваливать Первого американца Обабы и предложил мне прочитать его. Я сказал, что не могу и, если ему так хочется, пусть прочтет его сам.

Дональд ждал такого ответа и был готов. У него имелся сокращенный текст рассказа, опубликованный в Визалии, с post-it [25] Пояснительные заметки (англ.). на первой странице. В действительности все уже были готовы. Было видно, что они обо всем договорились. Дональд начал читать: «В то время, когда он вернулся с Аляски и занялся строительством гостиницы, дон Педро был очень толстым человеком, о котором говорили, что он каждый день взвешивается на новомодных весах, привезенных из Франции…»

Я сделал ему знак, чтобы он продолжал, и пошел в кабинет, чтобы найти письмо, которое Педро Галаррета написал моему дяде Хуану, объясняя ему, что с ним произошло перед тем, как тот спрятал его в тайнике в Ируайне. Я пару раз перечитал его и вернулся в гостиную. Дональд завершил чтение четверть часа спустя.

«Если вы будете слишком много мне аплодировать, для меня это будет дурным знаком», – сказал я, и они замолчали. Потом я объяснил им, что рассказ, который только что прочитал Дональд, основывается на письме, которое у меня в руках. «Оно написано самим доном Педро Галарретой, первым американцем Обабы. Я попробую перевести его с листа, чтобы вы могли сравнить его с тем, что сочинил я». – «Очень интересно», – сказал Дональд.

Я уселся в кресло и начал переводить рассказ дона Педро – простенький, без метафор и прочих литературных изысков.

(…) Машина мчалась на огромной скорости, и вскоре мы оказались у въезда в Обабу. Там мы остановились, и тут же подошла другая машина. Все, кроме командира, вышли, и в машину сели другие люди. Севший водитель спросил у вышедшего: «Куда нам этих везти?» И тот назвал неизвестное место, я никогда такого не слышал.

Мы поехали вторыми. Тут же свернули с шоссе и начали подниматься по горной дороге. И здесь все мои сомнения рассеялись. Все было ясно, нас намеревались убить. Горы в тех местах были мне незнакомы, но я подумал, что где-нибудь там будут обрывы и я смогу выброситься из машины и покончить с собой. Меня приводила в ужас мысль о смерти, которая нам была уготована, о мучениях, которым нас подвергнут, я не верил, что нас не будут пытать, и был доволен принятым решением. Но наверх машина ехала очень медленно, и я не видел подходящего места для того, чтобы выброситься.

Мы миновали перевал и проехали еще метров восемьсот. Неожиданно ехавшая впереди машина встала поперек дороги. Наша остановилась в нескольких метрах от нее. «Приехали! Всем выйти! Ты первый!» – сказали мне. (Я вынужден на несколько часов прекратить писать, я слишком волнуюсь, вспоминая это, почти теряю сознание, я полежу несколько минут в постели, приду в себя, а потом снова начну писать.)

Мне повторили: «Вы первый, выходите!» Я не хотел выходить, и, поскольку сидел у дверей, остальные не могли двинуться, и мы не выходили. Люди из первой машины уже вышли, учителя стояли возле нее. Подошел человек из другой машины и внезапно нанес мне сильный удар прикладом тяжелого ружья; этого было бы достаточно, чтобы убить слабого человека. Потом он поднял оружие и приготовился стрелять в меня. Один из его товарищей сказал: «Не стреляй, пока он не выйдет, а то он всю машину кровью зальет. Вспомни, что случилось вчера».

Подошли еще двое из другой машины и схватили меня, чтобы вытащить. Я тряхнул плечами и свалил их на землю. Но в конце концов мне пришлось выйти. В нескольких метрах стояли два учителя. Нас построили в ряд, первый дон Маурисио, потом дон Мигель, третий дон Бернардино и четвертый я. Командир с большим пистолетом в руке встал рядом со мной, а его десять или двенадцать человек – позади, метрах в двух, с ружьями на изготовку. Командир обратился ко мне: «Галаррета, вы умрете первым». Я попросил его, чтобы он дал мне сказать несколько слов. «Говорите быстрее, я спешу», – ответил он. Я сказал ему, что не принимал ни в чем участия и впредь не собираюсь, что у меня есть небольшое состояние и я готов предоставить его ему, чтобы он им распоряжался. Он громко скомандовал: «Огонь!» Тогда я внезапно схватил его и поднял в воздух. «Спасайся, кто может!» – крикнул я. Встряхнул его и бросил на землю, а сам побежал в лес, и все начали стрелять по мне. Дон Маурисио крикнул: «Бегите, я не могу, пусть меня убьют здесь!» Я бежал как сумасшедший. Потом у меня стали заплетаться ноги, и я упал на землю. В меня еще пять раз выстрелили.

Решили, что я мертвый. Командир сказал: «А теперь кончайте с этими». Я быстро поднялся, чтобы бежать дальше, и тогда увидел, как замертво падает с пронзительным смертельным воплем дон Бернардино. Потом еще два вопля, дона Мигеля и дона Маурисио. Я не видел, как они упали. Им выстрелили прямо в сердце.

Почти во всех одновременно произвели контрольный выстрел, а тот, кто должен был выстрелить в меня, не найдя меня, воскликнул: «А его здесь нет!» Командир отчитал его: «Теперь мне следовало бы размозжить вам голову из этого пистолета, не знаю, может быть, я так и сделаю за то, что вы позволили ему убежать». Я снова побежал, но тут у меня свалились альпаргаты, а их завязки остались и мешали мне бежать.

Двумя рывками я порвал завязки и побежал босой. Я боялся, что из-за шума они побегут за мной и догонят, ведь они все были молодыми, некоторым меньше двадцати лет…

В этом месте я прервал чтение. «Письмо продолжается, но думаю, достаточно того, что вы уже слышали. Сравнить оба текста несложно, – сказал я. – В действительности события развивались гораздо печальнее. В моем сочинении дон Педро борется, стреляет, чтобы защитить себя, раскаивается в том, что убил ближнего, и наконец спасается. И один из учителей, дон Мигель, тоже спасся, так как вовремя уехал в Бильбао. Ничего этого в действительности не произошло. Дон Педро находился во власти убийц. Мы слушаем его рассказ, и он кажется нам ягненком, в страхе взирающим на скотобойца». – «Что именно ты хочешь сказать, Давид?» – обеспокоенно спросил Дональд. «Что действительность печальна и что книги, даже самые тяжелые, приукрашивают ее».