Бернардо Ачага - Сын аккордеониста

Она управляющая небольшой гостиницы около Биаррица. У нас с Адрианом очень интересные идеи по поводу того, как развернуть дело».

Адриан, Тереза, Мартин, Хосеба: все они принимали решения, все куда-то уезжали. Я же оставался дома, при своей маме, занимаясь лишь тем, что ждал, что же будет с моим письмом к Вирхинии или с бидонами с бензином, спрятанными в лесу. «О чем ты думаешь, Давид?» – спросила меня Тереза. «О том, что у меня нет характера. Вот о чем я думал», – ответил я.

Я все время мысленно возвращался к бидонам с бензином. Почему бы мне не вернуться в Ируайн и не сказать всей компании, чтобы они выметались оттуда? Но это было непросто. Я не чувствовал в себе решимости откровенно поговорить с Биканди. «Это негативные мысли, Давид. Немедленно отбрось их», – сказала мне Тереза. «Тогда я расскажу вам еще об одной вещи, о которой я думаю. Я вижу, что вы изменились. Вы – не те, что были раньше. И Мартин тоже. Недавно он позвонил мне из Мадрида и неожиданно поэтично говорил об огнях города». Тереза улыбнулась улыбкой, которую я узнал: это была ее особая пренебрежительная улыбка. «Должно быть, накачался кокаином! Это единственное, что может изменить моего брата, такого grossier». – «Ну, я тоже принимаю таблетки, – сказал Адриан. – Может быть, поэтому я кажусь тебе другим». – «Не сравнивай», – сказал я ему. Но его унылое состояние духа было, несомненно, связано с таблетками.

Наступил момент прощания. Тереза отошла в сторону и вернулась с двумя «розами. Одна для Адриана, другая для меня. «Это последние. Больше не будет», – сказала она. «Кое в чем ты совсем не изменилась, Тереза. Ты по-прежнему склонна к театральным эффектам». – «Да, но теперь это театр реализма». Она произнесла эти слова по-французски: Théâtre de la verité. Она поцеловала меня в щеку: «До следующего раза, Давид». – «Ты не останешься в Обабе?» – «Нет, – ответила она. – Я еду в Лондон. Не могу же я работать в гостинице Биаррица, не владея английским». Я обнял Адриана: «Поговорим, когда вернешься из Барселоны». Его глаза наполнились слезами.

На стоянке машин было много, как никогда. Серый «додж-дарт» Анхеля и «пежо» Берлино стояли рядом. Я спросил себя, не для их ли поджога предназначался бензин в бидонах. В любом случае мне не о чем было беспокоиться. Я ни в чем не был замешан. Агустин и Биканди обманули меня, воспользовались ложным предлогом, чтобы обосноваться в Ируайне. В случае, если что-то произойдет, я ни при чем. «Я думал, они готовят школьные материалы», – объясню я жандармам.

Я медленно поехал вниз от гостиницы, закрепив аккордеон на багажнике «гуцци». Когда я миновал поворот, моим глазам открылась долина. По ней протекала река, а на реке была заводь, которую мы называли Урца. Немного выше Урцы возле моста стоял дом. А в доме – открытка с розой. А на открытке – послание: «Вирхиния, пишу тебе теплой ночью 27 августа, возможно, злоупотребляя нашей давней дружбой. И только затем, чтобы задать тебе вопрос: не хочешь ли ты встречаться со мной? С нетерпением буду ждать ответа». На руле «гуцци» у меня была роза, которую дала мне Тереза, – настоящая роза, не с открытки. Приехав домой, я поставлю ее в стакан с водой. И буду ждать письма от Вирхинии до того дня, когда начнут опадать ее лепестки. Не дольше.

Начал накрапывать дождь, и я остался дома смотреть матч по хоккею на льду, который шел по телевизору. «Тебе пришло письмо», – сказала мне мама, входя в гостиную с маленьким конвертом в руке. На нем не было имени отправителя, а мои имя и адрес были выписаны очень тщательно, четким почерком. «А, да», – сказал я.

Мама выглядела уставшей. Она сняла очки и потерла глаза. «Пойду в мастерскую, – сказала она. – Не могу терять ни минуты. Нужно закончить подготовку к празднику». – «В этом году будет много новых костюмов?» – спросил я. Мне стоило большого труда произнести эти слова спокойным тоном, скрывая бурлившие во мне чувства. Я был убежден, что в конверте, который она держит в руках, ответ от Вирхинии. «Большинство костюмов уже закончены, – сказала она. – Сейчас мы занимаемся лентами. В этом году девушки отнеслись к нарядам очень серьезно. Каждая из тех, кто ходит в мастерскую, вышивает себе ленту».

По традиции девушки Обабы готовили шелковые ленты для участия в игре, которую устраивали в первый день праздников. «Тебе что-нибудь нужно?» – спросила меня мама. Мне ничего было не нужно, я прекрасно себя чувствовал. Она осторожно, словно боясь кого-нибудь разбудить, прикрыла дверь.

Внутри конверта было нечто, что распирало его и придавало объем, и какой-то маленький твердый предмет лежал посредине. Я несколько раз пощупал наполнитель и пришел к выводу, что речь идет о тонкой стружке, материале, который тогда, еще до наступления эры вездесущего полиэтилена, использовался для предохранения фарфоровых и прочих хрупких предметов. Но что же он предохранял? В первый момент подушечки пальцев определили лишь малые размеры и твердость предмета. Но я продолжал ощупывать его и пришел к выводу, что это колечко. Я больше не смог сдерживать себя и разорвал бумагу. Среди стружек лежало маленькое пластмассовое колечко.

Я посмотрел на экран телевизора. Игрок в красном шлеме на полной скорости пересекал ледяное поле по направлению к воротам противника. Он бросил шайбу, не попал, и трое игроков в черных шлемах окружили его, тесня к барьеру.

Единственная бумажка, которую я обнаружил в конверте, своего рода обертка для стружки, была абсолютно чистой. Ответом Вирхинии было колечко. Я испытал замешательство, будучи не в состоянии истолковать это послание.

Я пошел в швейную мастерскую. «Скажи моей матери, чтобы она вышла на минуточку», – попросил я девушку, открывшую мне дверь. Увидел Паулину, сидевшую у окна и сметывавшую синее платье.

«Что это такое? Ты знаешь?» – спросил я маму. Она, разумеется, знала и лукаво взглянула на меня. Потом пошла обратно в мастерскую и вернулась с горстью колечек. В отличие от моего, белого, эти все были разноцветные: красные, желтые, синие, розовые. «Ты забываешь обычаи своего городка, Давид», – сказала она мне. Кто-то из мастерской пошутил: «Он студент, Кармен. А студенты быстро забывают девушек из своего городка. Им больше по душе городские, в частности из Сан-Себастьяна». Все ее подружки засмеялись. «Эти колечки для лент, Давид», – сказала мне мама.

Я наконец вспомнил о «гонках», игре первого дня праздников. Парни городка проезжали на велосипедах под аркой, пытаясь просунуть в одно из укрепленных на ней колец штырек и вытащить ленту. Но главный приз следовал позднее: девушка, вышившая ленту, и юноша, которому удалось ее вытащить, становились «женихом и невестой на один день». Сначала они снимались на «официальное» фото, потом присутствовали на банкете – свадьбе – и оставались вместе, пока часы на здании церкви или муниципалитета не били двенадцать.